Восторженные возгласы Ханг действовали на художника как волшебная живительная влага — так оживает рыба, брошенная в воду. Теперь художник был доволен своей работой. Ему тоже нравился портрет, сделанный им. Сиреневые оттенки фона навевали грусть, и на фоне этой сиреневой дымки отчетливо проступал образ молодой женщины. Это, конечно, была Фыонг, но несколько идеализированная, полуреальная, полусказочная. Глаза ее были устремлены вдаль, и черные агатовые волосы, и нежная, чуть розоватая кожа, и едва приоткрытые губы, за которыми блестели белоснежные зубы, — все это придавало женщине какую-то благородную и сказочную красоту. Красота эта еще больше оттенялась черным бархатом платья, подчеркивающим стройное тело и мягкую линию груди. В руке женщина держала фиолетовый цветок — символ памяти.
Для Ханг изображенная на портрете сестра была прекрасней всех звезд экрана, которых она знала. Не в силах сдержать восторга, она крикнула:
— Фыонг, Фыонг! Иди-ка посмотри!
Фыонг подошла к мольберту. Лицо ее просияло. Да, это прекрасно! Тхань Тунг действительно талантливый художник. Еще вчера портрет был невыразительным, незаконченным, неопределенным, и вот достаточно было одного сеанса, чтобы произошло чудо.
— Ну, как вы его находите? — спросил художник.
— О , это чудесно!
— Я сейчас позову маму! — сказала Ханг и, не дожидаясь согласия, выпорхнула из комнаты.
Через минуту в приемную вошла мать, младшие сестры Фыонг и несколько продавщиц. Все наперебой восхищались портретом.
— До чего красиво!
— Как живая!..
— Спустись, Ханг, — сказала мать, — принеси бутылку шампанского и бисквиты. Человек работает с самого утра, а мы ему даже чаю не предложили.
Принесли шампанское. В приемной стало шумно. Хлопнула пробка. Тхань Тунг поднял пенящийся бокал.
— Разрешите пожелать вам здоровья, — сказал он Фыонг. — Портрет действительно удался, но все же уступает оригиналу...
Фыонг поблагодарила художника. Картина была почти закончена.
Смеркалось. Тхань Тунг сидел у себя в особняке и тянул коньяк, просматривая газеты с отзывами о последней выставке, когда в приемной раздался звонок. Он спустился вниз, включил свет и открыл дверь. На пороге стояла Фыонг. На ней был длинный жакет из фиолетового бархата, на голове легкий светло-розовый шарф, похожий на лепесток лотоса. При виде Фыонг Тхань Тунг окаменел. Он не верил своим глазам.
Фыонг сняла шарф и жакет, осмотрелась.
— Какая у вас поэтическая вилла!
Тхань Тунг что-то смущенно пробормотал.
Фыонг была в длинном темно-красном платье, плотно облегавшем ее изящную фигуру. Она прошлась по комнате, разглядывая картины на стене, потом подошла к окну и выглянула в тенистый сад.
— В Ханое не много найдется таких тихих и уютных уголков, — сказала она.
— Мне действительно посчастливилось приобрести неплохой коттедж. В жаркие дни с западного озера обычно дует прохладный ветер.
Приемная художника выглядела просто и вместе с тем изысканно. Даже табуреты в этой комнате были своеобразным произведением искусства. Настольная лампа, миниатюрные безделушки, вазочки для цветов, пепельницы, куколки, расставленные на столе, на камине, на полках, — все было привезено из разных стран в качестве сувениров. «Да, не то что у нас в уезде!» — подумала Фыонг.
— Вам не бывает страшно одному в таком большом доме? — спросила она, рассматривая японскую куколку.
Тхань Тунг улыбнулся:
— Но ведь только в таком уединении художник и может творить. Для нас страшнее всего семейный быт. Видимо, поэтому мы предпочитаем оставаться, как правило, холостыми.
— А где ваша мастерская?
— Наверху. Хотите взглянуть?
Просторная мастерская художника имела три больших окна, в каждой стене по окну, одна стена была глухая, и здесь стояло несколько мольбертов с незаконченными картинами. В одном углу был широкий диван, покрытый толстым ковром, какие ткут в северо-западных провинциях. На столе Фыонг увидела бутылку коньяку и две недопитые рюмки. Она подошла к окну. За садом, в темной глади озера отражалась сверкающая цепочка фонарей.
— Вы пьете коньяк? — спросил Тхань Тунг.