«Триумф христианства (посленикейского. — Наше замечание) был новой победой жрецов Амона над богом Эхнатона, после полуторатысячелетнего перерыва и на расширившейся исторической арене», — заявляет Фрейд на с. 213, словно подводя итоги затянувшемуся на многие тысячелетия противостоянию жречества Атона и Амона.
Простодушная толпа кочевников, так же как позднее и толпа посленикейских христиан, не искушенная в вопросах концептуального противостояния, подобной подмены не заметила бы, но вряд ли бы это позволил сделать живой Моисей или Христос. Поэтому так схожи судьбы пророков, вождей и правителей, делавших попытки реализовать концепцию справедливого жизнестроя: они уничтожались своим ближайшим окружением, умевшим сохранять свое “инкогнито”.
Мы не случайно уделили так много внимания фигурам библейского и исторического Моисея. К концу рассматриваемой нами песни мы увидим, что Руслану как бы суждено будет пройти тот же путь, через который прошли исторические Эхнатон, Иосиф Иаковлевич, Моисей, Христос, Иосиф Сталин, канонические описания жизни которых сильно отличаются от их реальной судьбы. Но Пушкин также показал, что у внешне схожего с ними пути есть и существенное различия. Руслану, в отличие от его предшественников, были показаны символы опасности: он видит «смиренный парус челнока и слышит песню рыбака».
Снова, как в “Песне второй”, появляется «порог хижины смиренной», но пушкинский уровень понимания закрыт для его обитателя кулинарным искусством «пастушки милой».
Мы видим, что этот “рыбак”, плененный напоказ открытыми прелестями младой кухарки, забыл свою “рыбу”.
Кто же этот “счастливый рыбак”, навсегда забывший в пустыне безмятежной свой Люд Милый и изменивший ему ради крепких объятий подруги нежной?
Военная языческая элита хазар с принятием иудаизма забыла свой народ, отдав его кулинарам-левитам на приготовление очередной порции “фаршированной рыбы” для Черномора. «Рыбак рыбака видит издалека», — говорит русская пословица. Печальная судьба хазар, не оставивших культурного следа в истории народов, лишь подтверждает эти слова народной мудрости. Столь поучительный урок не мог пройти мимо Руслана, решившего понять прошлое.
Беспристрастный анализ исторического прошлого хазар дает возможность осознать опасность культурной экспансии иудаизма. Догмы иудаизма превращают мировоззрение любого народа в некий наполнитель-фарш, лишенный остова — исторической памяти. Историческая память народа наиболее полно отражена в его эпосе. Принятие иудаизма означает запрет на все виды изобразительного искусства (за исключением абстракционизма), что неизбежно ведет к деградации всех видов ремесел, а следовательно, к подавлению творческих способностей самого народа. Такова технология приготовления “фарша”. “Многие люди подобны колбасам: чем их начинят, то и носят в себе”, — К.Прутков. Колбаса и фаршированная рыба кулинарно-технологически близки. При достаточно высокой квалификации “кухарок” мировоззрение народа на основе этой технологии может быть обработано до такой степени, что народ утратит способность к Различению даже на уровне подсознания и превратится в “фаршированную рыбу”, лишенную собственного остова — генетически устойчивого ядра нации.
После этой операции народ как национальная общность перестает существовать и превращается в псевдоэтнический безнациональный сброд, замкнутую религиозную секту, межнациональную мафию или дезинтегрированный биоробот. Кому как нравится, поскольку данные определения достаточно полно отражают многообразие содержательной деятельности еврейства в современном, так называемом цивилизованном, обществе. Однако в судьбе хазар есть существенное отличие от судьбы еврейства. Иудаизм у хазар приняла только элита. Hарод иудаизма не принял, но, лишившись своих племенных вождей, превращенных левитами в рыбаков, он оказался “забытым”, т. е. выпавшим из глобального исторического процесса. При этом «Сам рыбак в мережку попал» (русская народная поговорка), и потому Ратмир на вопрос Руслана отвечает:
Руслан отвергает роль “Рыболова — кучера с долгим немецким бичом, в ливрее” (см. словарь В.И.Даля: рыболов). Он рад, что не способен забыть даже уснувший Люд Милый.
Для “рыболова” Ратмира, чье предательство народа станет и его собственной судьбой, иной путь, выбранный Русланом, выходит за рамки стереотипов, сформированных иудаизмом, и потому представляется невозможным. Он обречен на гибель в объятьях «пастушки милой», но осознание этого — измена «подруге милой» — подлинному хозяину его судьбы. Для любой элиты страх измены своему хозяину сильнее даже страха смерти. Когда же такой “рыбак” стоит перед выбором — изменить хозяину или предать народ, — он в силу жидовосхищения предает народ.
Поэт устами Ратмира вину «пастушки» определил точно. Он также сумел в образной форме показать, что речь идет об иудаизме. Хазарская военная элита приняла иудаизм в VII веке нашей эры. Могла принять и христианство, но христианство моложе иудаизма. У Ветхого и Hового завета — свои волшебницы, но волшебницы Торы (Пятикнижие Моисеево) минимум на 628 лет, а максимум на 2628 лет старше и, следовательно, опытнее волшебниц Hового завета — двенадцати апостолов христианства. И нет ничего удивительного, что опыт одной профессиональной пастушки Ратмир предпочел дилетантизму двенадцати волшебниц молодых.