Но наш читатель перестроечной поры успел получить представление о ней по обширным фрагментам, которые ввел в оборот биограф Пешкова М. Я. Пархомовский.
Характерно письмо трех легионеров из Тадлы (2-й полк Иностранного легиона). Они писали: «Русские легионеры, оторванные от родины, заброшенные судьбой в дикие пустыни Африки, с трудом получающие русское печатное слово, редко слыша родную речь, просят дорогих соотечественников откликнуться на их просьбу и помочь посильно присылкой русской литературы. Также будут очень рады переписываться и делиться впечатлениями с русским людьми».
Несколько слов о жизни демобилизованных легионеров. У иных она складывалась благополучно, особенно у добившихся получения французского гражданства. Теперь они были обеспеченными пенсионерами и завидными, с точки зрения местных француженок и испанок, женихами. Но не всем жилось безоблачно. Были и такие, чья судьба бесхитростно изображена в стихотворениях тех лет:
Строго говоря, легионеров лишь условно можно считать частью русской общины тогдашнего Марокко. Ведь полки легиона не были привязаны к определенной территории, подвластной Франции. Они постоянно перемещались: с боевых позиций — в тыл; из Марокко — в Алжир, на кратковременный отдых; из Алжира — в новую «горячую точку» тех лет, скажем, в Сирию или Индокитай и т. д.
Иное дело — гражданская диаспора, обосновавшаяся в стране. То был гораздо более стабильный компонент русского присутствия. Численность гражданских эмигрантов определить довольно сложно. Ясно одно: число гражданских лиц измерялось скорее сотнями, нежели тысячами. Первая компактная группа русских прибыла в Марокко из Туниса в январе 1922 г. Заявки на гражданских специалистов рассылались из Рабата и в последние годы. Власти протектората и сам генеральный резидент Лиотэ покровительствовали техническим специалистам из числа русских, в особенности бывшим морским офицерам, и имели на это основание. По данным Земгора, приглашенные маршалом Лиотэ специалисты на новом месте устроились хорошо, нашли заработок и были, в общем, довольны своей жизнью. Но попытки организовать дальнейшие переселенческие акции закончились неудачей, ибо новых вакансий не предвиделось.
Среди длинной череды лиц, появлявшихся на марокканском горизонте, был человек, стоявший особняком. Это адмирал российского императорского флота Александр Иванович Русин. В исследованиях о русской эмиграции в Африке его имя почему-то не упоминается. Между тем…
Александр Иванович Русин в 1882 году окончил Морской кадетский корпус, получил звание мичмана, служил на броненосце «Петр Великий». В 1888 году окончил Гидрографическое отделение Николаевской морской академии, а в 1896 — Артиллерийский офицерский класс.
С 1899 по 1904 год был военно-морским агентом (атташе) в Японии. Принимал участие в русско-китайской войне 1900–1901 гг. Будучи в Японии, успешно работал по линии российской военной разведки. Направил в Россию большое количество важной документальной информации о японском военном потенциале. Эти материалы, и поныне хранящиеся в РГА ВМФ России, насчитывают многие тысячи листов. В силу инертности и косности тогдашнего руководства полученные от Русина материалы остались практически невостребованными (ну как не вспомнить Зорге!).
До самого последнего момента капитан 2-го ранга Русин направлял в центр тревожные телеграммы. В своем последнем сообщении он информировал руководство о сложившейся вокруг него «нервозной обстановке», в частности об аресте японской контрразведкой его японского переводчика и верного помощника Тахакаси. Впоследствии, вплоть до 1917 года, вдова Тахакаси получала пенсию от российского правительства.
События русско-японской войны полностью подтвердили выводы Русина, которого после начала военных действий выдворили из Японии. После прибытия в Россию А. И. Русин в знак признания его заслуг был сразу же назначен начальником морской канцелярии главнокомандующего сухопутными и морскими силами, действующими против Японии, а затем, вплоть до окончания боевых действий, исполнял обязанности командующего миноносцами в Николаевске-на-Амуре. К тому времени ему присвоили звание контр-адмирала. В 1905 году имеющийся опыт Русина оказался вновь востребован. Русина включили в состав российской делегации на конференции в Портсмунте, где, по сути, стал советником министра иностранных дел Витте и его экспертом по военным вопросам. И в том, что из поражения с Японией Россия вышла с меньшими, чем ожидалось, потерями, есть и немалая заслуга Русина.