НАРОДНИК
Помещик, встретясь с мужиком,
С беднягой Фокой,
«Эй, Фока, говорит, слывешь ты докой,—
Потолковать бы нам ладком,
Пока нет шуму.
Ведь выборы у нас почти что на носу.
В политике ж мужик, сам знаешь, как в лесу,—
Так надо разобрать, кому идти-то в Думу?
Я, например, готов... Тяжелый крест снесу...
Поклясться б за меня ты мог пред целым сходом:
Помещик наш пойдет, мол, заодно с народом.
Мы столковаться бы почти во всем могли,
Лишь стоит бредни все забыть насчет земли».
«Земли!— под ложечкой у Фоки засосало.—
Землица... что ж?.. Землица... не вредит...
Иным — в излишестве... У нас — ой-ой как мало...»
«Вот простота, о чем твердит?
Кому дано, тому дано — от бога».
А Фока стонет: «Эх, и нам бы... хоть немного...
Землицы клок...»
«Что вижу, Фока, мысль твоя совсем убога,
Как неотпаренный лубок!
Сойтись бы в главном нам, а пустяки — похерим!»
Тут Фока наш стал сразу зверем:
«Стой! От какого ты виляешь пустяка?
Ты что же, думаешь, напал на дурака?
Аль мужики от бар когда добро видали?
Аль наша память коротка?
Проваливай отсель, собачий сын, пока
Тебе бока не обломали!»
ОПЕКУНЫ
Не только в старину, и ныне
Бывают чудеса:
Про Волка вспомнила Лиса,—
Волк легок на помине:
«Хозяйке-кумушке привет!
К тебе я без доклада...»
«Ах, что ты, куманек, мой свет!
Я польщена, я очень рада...
Подумать: навестил меня премьер-министр!
Да, кстати... Впрочем, кум, ты так горяч и быстр,—
Не огорчить бы мне тебя своим упреком...
Прости, я не в своем уме...
Но, право, милый кум, ты в сане столь высоком
Стал плохо помнить о куме.
Ты, зная, например, как пламенно о курах,
Об этих кротких дурах,
Пекусь я, не щадя ни времени, ни сил,
Хоть раз бы ты спросил:
Как курочки твои, кума, живут на свете?..»
«Постой-ка,— перебил тут Волк,— постой, кума!
Да ты сама,
Чай, не последнею ты спицей-то в Совете!
А ты ль меня утешила когда?
За все последние года
Хоть пару ты промолвила словечек
Насчет моих овечек?!»
. . . . . . . . . . . . . .
Примета верная, читатель милый мой:
Хороший кум всегда столкуется с кумой.
А овцы знать должны, как знать должны и куры:
Раз речь зашла о них, так быть им всем — увы!—
Одним без шкуры,
Другим без головы!
ПРИТОН
Дошел до станового слух:
В селе Голодном — вольный дух:
У двух помещиков потрава!
И вот — с несчастною, покорною толпой
Кровавая учинена расправа.
Понесся по селу и плач, и стон, и вой...
Знал озверевший становой,
Что отличиться — случай редок,
Так лил он кровь крестьянскую рекой.
Что ж оказалось напоследок?
Слух о потраве был пустой:
От мужиков нигде потравы никакой.
«Ах, черт! Дела на слабом грунте!
Не избежать плохой молвы!»
Но, не теряя головы,
Злодей строчит доклад об усмиренном бунте.
Меж тем, очнувшися от бойни, мужики
На тайном сходе у реки
Постановили: быть Афоне
За дело общее в столице ходоком,
Пред Думой хлопотать,— узнать, в каком законе
Дозволено все то, что ноне
Лихие вороги творят над мужиком?
Уехал наш ходок и через две недели
Привозит весть.
Не дали мужики Афоне с возу слезть,
Со всех сторон насели:
«Был в Думе?» — «Был».
«Ну, что?»
«Да то:
Судились овцы с волком...»
«Эй, не томи!.. Скорее толком
Все говори,— кричит Егор,—
Нашел на извергов управу?»
«Не торопись ты... Больно скор...
Мы казнены и впрямь совсем не за потраву.
Шел в Думе крепкий спор
Про наше — слышали? — про наше изуверство!
Но всех лютей чернил нас некий старичок...
По виду так... сморчок...
А вот — поди ж, ответ держал за министерство:
«Потравы не было. Да дело не в траве:
У мужика всегда потрава в голове».
Так, дескать, господа нас малость постращали,
Чтоб мы-де знали:
Крепка еще на нас узда!
А кровь... Так не впервой у нас ее пущали...
Что, дескать, было так и будет повсегда!»
«Ай, горе наше! Ай, беда!
Ни совести в тебе, скотина, ни стыда! —
Тут с кулаками все к Афоне —
Ты ж в Думу послан был, а ты попал куда?
Ведь ты же был, никак, балда,
В разбойничьем притоне!»