Забыл Аким: «По роду и удел!»
Так ведь Аким — простонародье.
Но если я какого пса задел,
Простите, ваше благородье!
СЫНОК
Помещик прогорел, не свесть конца с концом,
Так роща у него взята с торгов купцом.
Читателям из тех, что позлословить рады,
Я сам скажу: купчина груб,
И рощу он купил совсем не для прохлады,
А — дело ясное — на сруб.
Все это так, чего уж проще!
Однако ж наш купец, бродя с сынком по роще,
Был опьянен ее красой.
Забыл сказать — то было вешним утром,
Когда, обрызгана душистою росой,
Сверкала роща перламутром.
«Не роща — божья благодать!
Поди ж ты! Целый рай купил за грош на торге!
Уж рощу я срублю,— орет купец в восторге,—
Не раньше осени, как станет увядать!»
Но тут мечты отца нарушил сын-мальчонок:
«Ай, тятенька, гляди: раздавленный галчонок!»
«И впрямь!.. Ребята, знать, повадились сюда.
Нет хуже гибели для птиц, чем в эту пору!
Да ты пошто ревешь? Какая те беда?»
«Ой, тятенька! Никак, ни одного гнезда
Мне не осталось... для разору!»
Что скажешь о сынке таком?
Он жадность тятькину — в количестве сугубом,—
Видать, усвоил с молоком,
Был тятька — кулаком.
Сын будет — душегубом!
ПЕС
«Хозяин стал не в меру лих!
Такую жизнь,— сказал в конюшне рыжий мерин,—
Терпеть я больше не намерен:
Бастую — больше никаких!»
И мерину в ответ заржали все лошадки:
«Ты — прав, ты — прав!
Стал больно крут хозяйский нрав,
И далеко зашли хозяйские повадки!»
Бывалый мерин знал порядки.
Он тут же внес на общий суд
Ряд коренных вопросов:
Про непосильный труд,
Про корм из завали, гнилой трухи, отбросов
(Сенца не видели, где ж думать об овсе?),
Про стариков, калек,— про тех, что надорвались...
Лошадки обо всем в минуту столковались,
А столковавшися, забастовали все!
Хозяин промышлял извозом,
Так потому его,
При вести о таких делах, всего
Как будто обдало морозом.
Но все ж на первых он порах,
Хоть самого трепал изрядный страх,
Прибег к угрозам.
Не помогло. Пришлось мудрить.
Лошадок пробует хитрец уговорить
Поодиночке.
Дела на мертвой точке!
Хозяин — зол, хозяин — груб,—
То бороду рванет, то чуб,
И наконец с досады
Стал даже пить.
«Ведь до чего же стойки, гады!
Никак, придется уступить!»
И уступил бы. Очень просто.
Да — как бывает у людей:
На чистом теле вдруг короста! —
Без скверного нароста
Не обошлось у лошадей:
В надежде выслужить почет, покой и негу
Дал впрячь себя в телегу
Жеребчик молодой.
Вздыбились лошади: «Гляди, подлец какой!»
Родная мать, мотая головой,
Сынка стыдила:
«Мать, братьев променял ты на щепоть овса!
И как тебя на свет я только породила,
Такого пса?»
Меж тем хозяин ободрился,
На «псе» на бойню прокатился,
Всех забастовщиков сбыл с рук — и дня не ждал:
Скорей купил и впряг в погибельное дышло
Лошадок новых.
Что же вышло?
Жеребчик прогадал:
Хозяин взял привычку
Пускать покорного скота
На всякую затычку.
Так «пес» не вылезал почти из хомута!
И каялся потом не раз он, горько плача,
Да поздно. Под конец
Жеребчик стал — куда там «жеребец»! —
Как есть убогая, заморенная кляча!