Выбрать главу

ДВЕ КРЫСЫ

     Сошлись на кабаке две Крысы          И почали орать,      Бурлацки песни петь и горло драть          Вокруг поставленной тут мисы,               В котору пиво льют И из которыя подчас и много пьют.      Осталося немного пива в мисе,          Досталося то пиво Крысе. Довольно нектару одной, и мало — двум;                Одна берет на ум:                «Лишуся этой я забавы, Когда сестра моя пренебрежет уставы                И выпьет нектар весь она                        Одна                       До дна;                В приказах я бывала,           И у подьячих я живала;                Уставы знаю я». И говорила ей: «Голубушка моя!           Ты кушай, радость, воду И почитай во мне, дружочек, воеводу —                Вить я его; А про хозяина, сестрица, твоего                Не только слуха,                Да нет и духа».      И пиво выпила досуха,           А мерою — с два брюха.      Сестра ворчит и говорила так: «Такой беседой впредь не буду я ласкаться,          И на кабак За воеводскими я крысами таскаться».

ВЫСОКОМЕРНАЯ МУХА

          Лошак большое бремя нес,                А именно, телегу вез.                Грузна была телега.      Хотя у Лошака и не велика нега;                            Однако он                            Не слон, И если взрючено пуд тридцать, так потянет,           Попреет и устанет.      А Муха на возу бренчит      И Лошаку: «Ступай,— кричит,— Ступай скоряй, ступай, иль я пустое мелю? Не довезешь меня ты эдак и в неделю           Туда, куда я целю». Как будто тот Лошак для Мухи подряжен           И для нее впряжен.           Ярится Муха дюже,      Хотя она боярыня мелка,      И жестоко кричит на Лошака За то, что он везет телегу неуклюже. Раздулась барыня. Но есть и у людей Такие господа, которые, и туже      Раздувшися, гоняют лошадей, Которы возят их и коих сами хуже.

СОЛОВЕЙ И КУКУШКА

          По мрачной нощи Приятно воспевал на древе Соловей; Еще прекрасняе тогда казались рощи          От песни сей. Робята у дерев тут ветви отнимали,     Деревья свежие ломали И песне Соловья нимало не внимали. Кукушка говорит: «Ты пой или не пой, Невнятен, Соловей, прохожим голос твой; Такая песенка приятна не бывала.     А если я открою рот, Так пенье в рощах сих пойдет наоборот».                            Закуковала     И вóпит на суку. Робята песню ту внимают     И прутья не ломают, Да только лишь кричат за ней: «куку, куку».     Кукушке подражать не трудно:     Она поет не чудно.     С пастушкой шел пастух, И стали зажимать от хорной песни слух. Потом и Соловей запел; они внимают,                           Увеселяя дух, А те опять себе деревья тут ломают.     «Что? — спрашивал Кукушку Соловей,—     Не лучше ль песенка твоя моей?» Достойной похвалы невежи не умалят, А то не похвала, когда невежи хвалят.

ПОРЧА ЯЗЫКА

Послушай басенки, Мотонис, ты моей; Смотри в подобии на истину ты в ней              И отвращение имей              От тех людей,         Которые ругаются собою, Чему смеюся я с Козицким и с тобою.
          В дремучий вшедши лес,           В чужих краях был Пес, И, сограждан своих поставив за невежей, Жил в волчьей он стране и во стране медвежьей. Не лаял больше Пес: медведем он ревел           И волчьи песни пел.      Пришед оттоль ко псам обратно, Отеческий язык некстати украшал: Медвежий рев и вой он волчий в лай мешал, И почал говорить собакам непонятно.              Собаки говорили: «Не надобно твоих нам новеньких музык,           Ты портишь ими наш язык»,—      И стали грызть его и уморили.      А я надгробие читал у Пса сего: «Вовек отеческим языком не гнушайся               И не вводи в него               Чужого ничего, Но собственной своей красою украшайся».