Лейтенант встал перед выбором: возвращаться ли в Петропавловск — благо, ветер попутный, — или зимовать на Макутане, посвятив время ремонту корабля, а затем продолжить путешествие на юг?
После смерти Петра I мизерный русский флот (в основном — гребной!) стухся на ноль и крейсировал не дальше Ревеля, редко высовываясь из Балтики. Куда им было, на галерах-то… Проще сказать — полный дестрой. Суда клепали абы как, чтоб только на воде держались.
Пакетбот «Святой Андрей», построенный в Охотске, был того же типа «Господи, помилуй!» — сколочен из сырого леса на гвоздях и деревянных нагелях, доски расходятся, обшивка протекает. При спуске это горе так углубилось, что пришлось снимать часть пушек, иначе в штиль утонет. При шторме пакетбот рисковал лечь на бок, а тогда — руби мачты.
Лотарев решил остаться, кренговать и чинить судно, а заодно построить избы и блокгауз. На месте зимовки экспедиции теперь стоит посёлок Нитумский.
Осмелимся предположить, что одной из причин, побудившей лейтенанта провести полгода на юге Лотаревских островов, были прекрасные очи Корасон Лирии. Он не сообщает, каким образом филиппинка переместилась из юрты «князька» в его избу, а говорит об этом, как о свершившемся факте.
Сердечко привела с собою жить сына Косямаина пяти лет и дочь Маци трёх лет, которых я прозвал Козьмой и Марьею. Она знатно сведала о языке ряпунском и переводила на гишпанский, толкуя мне всё неясное.
Здесь в обычае многомужество и многожонство, и куру, сиречь мужи, имеют на других островах пон моци, верных полюбовниц. Меня прозвали нуца утару паке, главою русских.
Дальнейшие земли за Переливом простираются на зюйд, где море тёплое, и там на крайних островах живут фуре сисам, красные чужаки, изрядные пловцы, которые к себе ряпунцев не пускают и сражаются, метко кидая камни из пращей и копья из металок.
Познавая сии земли и народы, я полагаю себя как бы Кортецем, а Сердечко своею Мариной, помогающей мне из приязни. Касаемо судна «Нуэстра Сеньора де Ковадонга» она…
Последнее незавершённое предложение в записях Лотарева замазано, даже низ страницы оторван, поскольку (это известно из других источников) речь шла о полутораста тысячах золотых песо из груза галеона, которые были зарыты на островах за Переливом. Очевидно, лейтенант смекнул, что написал лишнее.
Со снегами и туманами пришла морская зима. Будущий посёлок Нитумский погрузился в полусон, нарушаемый лишь стуком топоров у пакетбота, порой — выстрелами охотников и криками «шумства», как тогда именовалось пьянство. Русские трудились, знакомились с национальным напитком айнов — саке, — и миловались с ряпунками, закладывая начало этнической общности метисов-«лотарей». Камчадалы и алеуты влились в этот замес позже.
Слово из уст камчатского казака зачеркнуло все предыдущие названия и дало имя очередной земле, лежащей на пути Лотарева –
Переливные о-ва — расположены по 170° в.д., между 37°40’ и 43°18’ с.ш. Площ. ок. 7860 км2. Цепь длиной 719 км. В сост. Камчатского края РФ. Население — 27 117 чел. (2002 г.)
Эти острова, лежащие поперёк течения Куросио, открывали многие. Около VIII–VII тысячелетия до н. э. на южные Переливы пришли австронезийцы, которых монголоиды выперли с юго-востока Китая. Затем в VII–VI вв. до н. э. явились айны с Лотарей и освоили северные Переливы, назвав их Циотаннэ мосири, «Протяжённые земли». Китайцы именовали их Хайтан, «Страна диких яблонь», испанцы — Исла-дель-Арменьо, «Острова армянина», голландцы — Кастрикум…
Казалось, тут оттоптались все, кто мог — но закрепились немногие. Оно и понятно: острова далёкие, туземцы злобные, ни золота, ни пряностей.
Даос Сюй Фу (219 г. до н. э.) осел здесь потому, что вернуться к императору Цинь Шихуанди без плодов бессмертия — это подставить шею под меч. К приезду буддиста Хуэйшаня (486 г.) Сюй Фу и его бригада из сотен невинных девиц — видимо, только им можно доверить сбор волшебных персиков! — растворились среди австронезийцев.
Возможно, удержались бы опорный пункт и фактория, созданные адмиралом Чжэн Хэ (1407 г.), но его проект заморской экспансии свернулся под давлением конфуцианцев (хотя китайцы ещё век тайком шныряли в «Страну диких яблонь» за ценными шкурками).