Между тем погони… не было!
— Отставить преследование! К позиции! — прохрипел Гаврилов, дважды раненый, но державший саблю в руке. — Взять раненых, убитых! занять позицию!.. Зар-рядить орудия! Где казаки?.. Кто кричал «казаки»?
— Здорово, да? — выдохнул Захарка, возникнув рядом с Иоганном.
— Ах ты, неслух…
Торопясь, пока отряд не отступил, Захар омочил рогатину в крови англичанина и вскинул оружие к небу с криком:
— У-Эруахин, эруа ва инаха!
« Он весьма стеснялся этого поступка и долго молчал о сём, но однажды объяснил мне смысл своих слов: „О боже, небесный путь — наш!“»
Казаки оказались помянуты не всуе. Едва стрелковый отряд вновь занял седловину, как от Святска на рысях подоспел подхорунжий Бобылёв с десятком соратников:
— Чего ракету не пускали? — закричал он на гавриловских. — Сказано ж было — если насядет англичанка, запускай феверку, мы прискачем!
— Без вас обошлись! — хвалились гавриловские — битые, стреляные, но донельзя гордые. — Сами-то, в городе, как?
— Отогнали сатану, — махнул чубом Бобылёв. — Пять баркасов потопили начисто — вон, наши пленных вылавливают, — а с «Аскольда» их флагман подбили не худо, его француз на буксир взял. Но по городу они, поганцы, отбомбились сильно…
…В Святск отряд Гаврилова вернулся только к вечеру, когда комендант прислал смену и разрешил идти на отдых.
Иоганн и Захарка шли по своей улице, на сердце становилось всё темней. Бомбы зажгли много домов, иные порушили, и плач стоял вдоль всего порядка.
Вместо Алёниного дома дымились развалины. Пожар был погашен, брёвна уже растащили, а хозяйку и Стаху вынесли, положили в стороне, накрыв рогожами.
Захар уронил кровавую рогатину, пал на колени, да так и замер.
Глядя на обгорелые ноги, торчащие из-под рогожи, Иоганн пытался вспомнить минувшую ночь. Но в памяти возникали лишь искажённые лица «красных мундиров», блеск штыков и клинков, крики, сумятица боя.
«Как теперь заниматься наукой?.. Мне кажется, я умер. Или родился. Наверно, это очень похожие вещи… Я должен остаться, закончить исследования. Я не смогу уехать».
«Стыд и срам» — так можно описать достижения союзников на берегах России.
В Крыму им сопутствовал успех, война в итоге была выиграна, но все другие атаки бесславно провалились.
Петропавловск и Святск отбили нападения.
Острожек на Рурукесе англо-французы взяли (вернее сказать, русские его заранее оставили, чтоб избежать напрасных потерь). На острове вмиг развязалась партизанская война с участием туземцев-кумар, заставившая интервентов ощущать себя сидящими на сковородке. Вскоре из Александрова пришли фрегат «Волга» с корветом «Амур» — и союзникам пришлось удирать.
Широко известна оборона Соловков — яростная, но бесплодная бомбардировка монастыря, по стенам которого при обстреле шёл крестный ход. Корабли противника получили повреждения от допотопных монастырских пушчонок, а «подвиги» англичан свелись к поджогам, краже скота и взлому часовни, где они спёрли колокольчики и раскидали по полу медяки из церковной кружки…
Тогда в газетах Европы и Америки можно было прочесть: « Англичане проглотили такую пилюлю, которая останется позорным пятном в истории просвещённых мореплавателей и которую никогда не смоют волны всех пяти океанов».
Отвага и стойкость русских воинов вошли в учебники истории как пример, достойный вечной памяти.
Три года спустя Иоганн Смолер улаживал в Берлине дела, связанные с принятием российского подданства и публикацией записок — о военных событиях в Русской Океании и об этнографии северных океанийцев.
Прусские чиновники и учёные обходились с молодым рюгенцем, не скрывая неприязни. В их глазах он был почти изменником: предался варварам, выступил на их стороне и обрусел, что совершенно непростительно.
Русский посланник встретил его куда проще — выложил на стол кошель:
— Долго ехали, герр Смолер! Вот ваша награда — семьдесят пять рублей.
Об этом проведали в учреждениях прусского королевства:
— Говорят, вы получили от русского правительства подачку за свои статейки?
— Вы тоже можете получить семьдесят пять рублей, — легко ответил Иоганн, — если лично убьёте в бою нескольких англичан. Возьмётесь?.. Если нет — мне с вами не о чем толковать.
Любопытная персона этот Смолер… Его пригласил к себе Бисмарк — он вернулся из Парижа, где встречался с Наполеоном III, и собирался ехать послом в Россию.
— Дорогой Иоганн, оставьте ваши затеи с переменой подданства. Вы хорошо изучили восточную политику империи, вы деятельный и смелый человек — мне такие нужны. Предлагаю место атташе в моём посольстве.
— Уважаемый Отто, сожалею, что вынужден отклонить ваше предложение. На островах меня ждёт невеста — и много, много работы.
— Туземка? — хмуро спросил Бисмарк.
— Русская. Там все — русские. Они позволили мне вспомнить, кто я на самом деле. Дай Бог, чтобы и вам так повезло. Тогда мы встретимся, — прибавил Иоганн по-вендски, но Бисмарк сделал вид, что не понимает родного языка.
Иван Смоляров стал известным этнографом; он составил полные лексиконы тетенского и кумарского языков, а также подробное описание туземных обычаев и традиций, которые успел застать. Милая Устинья — старшая сестра Захара, — была его верной помощницей на этом поприще.
Однажды, в годовщину славной обороны Святска он с женой и детьми поднялся на Ерохин перевал.
Смоляров шёл с той же крепкой тростью, которой когда-то дрался. Старая трость всегда была при нём.
День выдался светлый и чистый; синее небо простиралось на весь мир, сливаясь на окоёме со сверкающими водами океана. Казалось — оглянувшись, можно охватить взором целый остров. Изжелта-белые горы, одетые вечнозелёным лесом, бархатные долины, россыпи селений — пейзаж сиял зеленью и золотом.
— Здесь мы стояли перед атакой… Здесь ваш дядя — слышите, ребята? — спас мне жизнь. Здесь я бился с английским офицером…
Как велит обычай, на перевале установили высокий крест из японской криптомерии, с бронзовой табличкой. Русские украсили его венками, а туземцы — как встарь, — положили к подножию языческие жертвы: корзинки с ягодами, перевитые цветные ленты, бисерные ожерелья. По их поверьям, павшие герои стали божествами, духами, оберегающими остров.
— Прочти надпись, — велел Смоляров сыну после того, как семья поклонилась кресту.
— « Ведомые к Отечеству любовью, здесь храбрые легли, венчаны кровью. Их жертвою честь наша спасена, земля сия навек закреплена» — старательно выговорил мальчик. — Тут ещё по-тетенски, батюшка. Это читать?
— Обязательно. — Иоганн поднял глаза, пытаясь увидеть ту волшебную дорогу, которая на миг открылась ему после боя — путь в белых облаках, ведущий к солнцу.
Скитальцы ходят тёмными путями, отыскивая кто дом родной, кто Беловодье, но однажды лабиринт дорог, морских и сухопутных, замыкается последней, самой главной и прямой дорогой, приводящей к цели. Пройдя по ней, озираешься и понимаешь — ты достиг того, к чему стремился.
«Вот мой мир, от края до края. Здесь Рюген с его древними святилищами, мои братья и жизнь моя. Всё прочее — за морем, чуждо и невидимо. Я пришёл с открытым сердцем и был награждён своим местом на Земле. Прочие, незваные — будут отвергнуты и выброшены. Читай, сынок».
— У-Эруахин, эруа ва инаха. Это значит…
— Я знаю. Небесный путь — наш. Мы пришли по нему — навсегда.