========== Часть 1 ==========
— Ты чем думал-то, когда дочку Сашей записывал?
Олимпийский чемпион Лейк Плейсида, Андрей Букин, дверь прикрывает аккуратно, прежде чем на сына бухтеть начать. Сыну самому уже не пять лет, серебро Солт-Лейк-Сити всего два года как висит на медальнице, и в соседней комнате жена дочку убаюкала только что. С именем для ребёнка они определиться не могли с самой новости о беременности, и Ваня сам не понимает, как так произошло. Точнее, понимает, но всё-таки…
— Про Саню думал, — признаётся он, глаза отводит, от подзатыльника уворачивается ловко. — Думал, меня переспрашивают, чтоб Сашу в свидетельстве записать, ещё подумал, мол, зачем, у неё же документы рядом лежат, чо она от меня хочет, мне ещё Сане мандаринов купить надо, и памперсы нужны. А она даже не уточнила, точно ли я хочу дочку Сашей назвать.
— И теперь у нас две Саши Букины в семье, молодец, — вздыхает отец. — Ладно, Саша так Саша. Меньше любить не будем.
— Да ладно тебе, пап, — Ваня глаза закатывает. — Сколько семей, где сыновей в честь отца называют, а тут дочка в честь мамы, и всё, трагедия?
Его самого чуть не назвали Андреем, он знает, о чём говорит. Отец улыбается вдруг уголками губ.
— Ладно, главное чтобы тебя Сашуня не убила. Она хоть свидетельство уже видела?
— Ещё нет.
— Ну тогда, — отец его треплет по плечу, — отзвонись потом. Если не убьёт.
— Кто его убить должен и почему? — Саша в комнату вплывает почти; она и раньше была изящной, несла себя гордо, если не надо было бежать куда-то, сломя голову, и, даже дурачась, глупо не выглядела, но беременность приучила её ещё больше к этому. С её грацией, с его яростью, и с их яркостью это им должны были отдать золото, писали два года назад журналисты не только в России, но и в других странах, хотя заслуг у новоявленных чемпионов было предостаточно. Саша тогда Марину и Гвендаля поздравила искренне вроде бы, но Ваня знал, насколько она разочаровалась и в себе, и в спорте. Наверное, стоило радоваться, что они вообще поехали на Игры — Илья с Ирой вообще не смогли, вместо них пришлось ехать запасным — но тогда он корил себя за то, что не смог быть лучше, чтобы добавить в их коллекцию медалей единственное золото, которого им не досталось за всю карьеру.
Ваня не отвечает — просто свидетельство о рождении ей вручает и ждёт. Саша даже не вздыхает разочарованно, не закатывает глаза, не поджимает губы, а лишь пожимает плечами, внимательно прочитав всё, что там записано.
— Саша так Саша, — выносит она вердикт. — Если ей не понравится, вырастет и поменяет. Мы родителями указаны, имя нормальное, не странное и не сложное, а остальное так, детали. Только сложновато будет, с двумя Сашами в одном доме. Справишься, Вань?
Ради её улыбки справится. И не с таким справлялся, думает Ваня, что ему такие мелочи, как одинаковое имя? Сам виноват, что уж теперь поделаешь?
Всё просто решается, на самом деле. В доме есть Саша, а есть Сашка. Саша его целует, когда он с работы приходит, Сашка на шею кидается с разбега с визгом «папа-папа-папа пришёл!». Саша на льду в поддержки идёт так же доверчиво, как и всегда, Сашка нетерпеливо хлопает в ладошки, когда они в четыре руки ей конёчки зашнуровывают. Папины друзья, настаивающие на том, чтобы их по именам называли, Ира и Шура, смеются и Сашке пророчат великое спортивное будущее — у них с Сашей большой спорт уже позади. Ноги у Сашки длинные, чуть ли не как у мамы, и когда она в свои три года уверенно заявляет, что хочет быть фигуристкой, как мама с папой, в группу к малышам они её отдают спокойно. Передумает со временем — ладно, не передумает — тоже ладно, может, выйдет из неё танцорша.
А может и не выйдет, думает Ваня позже, заметно позже, когда ему позволяют посмотреть на тренировку малышни. Доча у него серьёзная, старательная, косичка, которую Саша ей с утра плела, на макушке скручена в пучок, и шнурки на коньках слишком длинные, вокруг ноги ещё обёрнуты, раз-два — раз-два, закручивается Сашка в воздухе в сальхове, приземляется, не покачнувшись, выезжает ровно и красиво, как по учебнику. Шесть лет и три двойных, и попытки выучить остальные — нет, он знал, что Сашка у них талантливая и мощная, но слышать об этом одно, а видеть, как штампует она прыжки на тренировке, пусть и пока что двойные, это совсем другое. Для её возраста это более чем замечательно. Он помнит, как сам еле-еле прыгал, помнит, как ничего докрутить не мог, и кто знает, что бы из него вышло, если бы не семейное букинское скольжение, наследственное, типично танцевальное. У Сашки скольжения этого не видно — в бабушку пошла?
— Такими темпами она к десяти годам тройные собирать начнёт, — вздыхает тренер, рядом с ним останавливаясь, по другую сторону борта. — А потом ещё и на четверные переключится, попомните мои слова. Она не хочет вращаться, не хочет скользить, она вообще ничего не хочет, кроме как прыгать.
— Значит, пусть прыгает, — говорит Саша, когда он заезжает за ней на работу. У Сашки даже после полноценной тренировки энергии хоть отбавляй, она вертится на заднем сидении, топает нетерпеливо, когда они на светофорах останавливаются, и то к маме, то к папе лезет обниматься и громко чмокать в щёки. — Основы она выкатывает замечательно, ты же видел и сам, артистизма в ней на троих хватит. Остальное натренирует, не сейчас так потом, когда поймёт, что это надо. Если ей будет надо.
— Что бы я без тебя делал, — вздыхает он, на очередном светофоре тормозит, тянется её поцеловать. Она улыбается одними глазами, навстречу ему подаваясь. У кого-то чувства в браке угасают, говорят. У кого-то, но не у них. Губы соприкасаются недолго, лбами они потом прижимаются, как привыкли.
— Вы как принц и принцесса из сказок про долго и счастливо, — выносит Сашка вердикт, напоминая о себе, улыбается победно. — Артурка говорит, что целоваться это фу. Но Артурка дурак, поэтому я с ним и не дружу.
— Нехорошо обзываться, кнопка, — пеняет Ваня ей. Сашка губы дует недовольно, и на маму в этот момент похожа так, что смешно становится — и так было, на самом деле, а теперь ещё больше. То, что Саша в этот момент тоже смех с трудом сдерживает, не помогает.
— Я же не ругаюсь, пап! Я просто говорю, что он дурак, потому что говорит, что целоваться это фу, и что фиолетовый некрасивый цвет, и что шоколад это для тех кто хочет быть толстыми и тяжёлыми и не уметь прыгать! А плохо прыгают не те, кто шоколад ест, а те, кто не тренируется! Вот буду лучше него и покажу ему!
Загадочного Артурку Ваня не знает, но заранее ему сочувствует. Артурке пипец ещё с момента, как Сашка так решила — она в маму не только внешне, но и характером пошла, и любую стену на своём пути сшибёт, не останавливаясь.
Но с Сашкой надо что-то делать, и вот это факт. Если танцевать она не будет, надо подумать, кто будет наилучшим тренером для неё, в одиночном ли, в парном ли. Хотя вряд ли она в парное пойдёт, если вытянется так же, как они с Сашей. Посмотрят. Пока она хороша там, где есть — они её и так не абы куда отдавали, тренеров для малышей искали старательно, подключая всех знакомых. А потом можно будет и снова по знакомым поспрашивать да у Татьяны Анатольевны спросить, может, посоветует кого с высоты собственного опыта и знакомств. Сама-то она вряд ли за третье поколение Букиных возьмётся, пусть Сашку и любит. Хотя чем чёрт не шутит? Но это потом, конечно, потом, не сейчас. Сашка пусть растёт, прыжки собирает, тренирует дорожки ненавистные и нелюбимые вращения, из которых признаёт только «пистолетик». Ваня помнит, как счастливо улыбалась Саша, когда дочь их фирменный твиззл-«пистолетик» попыталась исполнить. Сложно не помнить такое счастье.
— У нас в ЦСКА, — говорит Татьяна Анатольевна, когда он спрашивает, когда время приходит и Сашке десять уже, и дальше она развиваться у нынешних тренеров не может, ей просто не могут дать больше, — есть Светочка. Соколовская. Ей часто скидывают тех, кого никто не хочет брать, и она их вытягивает на приемлемом уровне ещё некоторое время, хотя у других они бы уже сломались. Представляешь, что бы она могла сделать, если ей ребёнка дать не такого, на которого дунь и рассыпется, а помощнее, с потенциалом таким огромным, как у вашей Сашки, а, Вань? Она ж из неё такую чемпионку вылепит, закачаетесь.