Желая отомстить своему врагу, поселяне отправляются к чародею, рассказывают свою обиду, просят его почаровать на ветер. Чародей, получивши подарки: вино, деньги, холстину, спрашивает: «В какой стороне живет твой супостат?» — «Вот в этой стороне, — говорит обиженный, — живет мой супостат!» Выходят вместе на дорогу, и оба смотрят: есть ли туда попутный ветер? Если есть ветер, тогда приступают к совершению обряда. Обиженный поселянин берет с дороги снег или пыль, смотря по времени года, и отдает с поклоном чародею. Этот, принявши пыль, бросает на ветер, приговаривая проклятие: «Кулла, Кулла! Ослепи (такого-то), черные, вороные, голубые, карие, белые, красные очи. Раздуй его утробу толще угольной ямы, засуши его тело тоньше луговой травы, умори его скорее змеи-медяницы».
Проговорив проклятие, чародей глубоко задумывается, потом рассказывает приметы и место, куда долетели его чары; уверяет, что корчило этого человека, что он лишался зрения, что раздувался своей утробою, что начал чахнуть, что теперь томится недугом смертным.
Поселяне убеждены, что если их враг попадется под проклятие чародея, то он непременно будет жертвою чарования. Но так как этого на самом деле не бывает, то всегда утешают себя тем, что на эти чары попался посторонний человек, сходный лицом и всеми приметами с его врагом. Вероятно, что извинения высказываются и самими чародеями, в оправдание своего обмана. Доверие и настроенное к чудесам воображение составляют основу этого чарования. Зная простоту поселял, их доверие ко всему чудесному, мы не должны удивляться, что они позволяют себя обманывать чародеям.
Мольба ветру
В поморье Кемского уезда перед возвращением промышленников с Мурманского берега домой бабы селением отправляются к морю молить ветер, чтобы не серчал и давал бы льготу дорогим летникам. Для этого они предварительно молятся крестам, поставленным во множестве на всем Беломорском прибрежье.
На следующую ночь, после богомолья, все выходят на берег своей деревенской реки и моют здесь котлы, затем бьют поленом флюгер, чтобы тянул поветрие, и притом стараются припомнить и сосчитать ровно двадцать семь плешивых из знакомых своих в одной волости, если только есть такая возможность. Вспоминая имя плешивого, делают рубежек на лучинке углем или ножом. Произнеся имя последнего, 27-го, нарезают уже крест. С этими лучинами все женское население заходит на задворки и выкрикивает сколь возможно громко: «Веток да обедник, пора потянуть! Запад да шалоник, пора покидать! Три девять плешей, все сосчитанные, пересчитанные; встокова плешь наперед пошла». С этими последними словами бросают лучинку через голову, обратясь лицом к востоку, и тотчас же припевают: «Встоку да обеднику каши наварю и блинов напеку; а западу-шалонику спину оголю. У встока да обедника жена хороша, а у запада-шалоника жена померла!» С окончанием этого припева спешат посмотреть на кинутую лучину: в которую сторону легла крестом, с той стороны ждут ветра. Но если она опять провозвестит неблагоприятный ветер, то прибегают к последнему известному от старины средству: сажают на щеку таракана и спускают его в воду, приговаривая: «Поди, таракан, на воду, подними, таракан, севера».
(С. Максимов)
Заговор от ветра
На море-океане, на острове кургане, где Сам Иисус Христос крестился, на небеса возносился, ангелы Божьи ризами укрывали от грозной тучи, от бури-ветра, от врага-супостата, от зла человека-ненавистника и от напраслинных слов. Чур, наше место! Чур, наше место! Чур, наше место!
Священный дуб
Константин Порфирородный свидетельствует, что русы, приходя на остров Св. Георгия, совершали жертвоприношение под большим дубом.
На Украине в так называемую Зеленую (Троицкую) неделю приготовляют игорный дуб, т. е. устанавливают на выгоне или площади длинную жердь с прикрепленным вверху колесом, всю увитую травой, цветами и лентами; вокруг ее окапывают небольшой ров и ставят срубленные березки.
Между Киевом и Переяславлем эта жердь называется сухим дубом. Около нее совершаются игры и поется обрядовая песня. Обряд состоит в призывании весны, животворная сила которой приносит дождевые тучи и рядит леса в зелень и цветы. Дуб здесь — символ Перунова дерева-тучи: зима, похищающая дожди, иссушает его благодатные соки, и оно так же цепенеет от стужи, как и земные деревья в период зимних месяцев; с весною оно оживает и начинает цвести молниями (Перуновым цветом). Колесо указывает на ту втулку, в которой бог-громовник вращает свою палицу, чтобы возжечь живое пламя грозы. Дуб, а равно и всякое другое дерево, в которое ударила молния, получают, по мнению простолюдинов, те же целебные живительные свойства, какие приписываются весеннему дождю и громовой стрелке.
Чтобы иметь лошадей добрых (в «теле»), советуют класть в конюшне кусочек дерева, разбитого громом. Если при первом весеннем громе подпереть спиною дерево (или деревянную стену), то спина болеть не будет. В Тульской губернии поселяне стараются отыскивать в лесных засеках старые дубы, при которых вытекали бы ключи; сдирают с их веток кору, вымачивают ее в роднике и потом носят в ладанках — в предохранение от зубной боли.
В Пронском уезде еще в конце прошлого столетия существовал толстый старый дуб с проёмною скважиной, пользовавшийся большим уважением в народе; сквозь его скважину протаскивали раза по три детей, больных грыжею, и вслед за тем обвязывали дерево поясом или кушаком. В Воронежской и Саратовской губерниях доныне носят недужных детей в лес, нарочно раскалывают надвое молодой зеленый дубок, протаскивают между его расщепами три раза ребенка и затем связывают дерево ниткою.
Три липы
Около города Троицка (Пензенской губ), бывшего в начале заселения этой окраины крепостью и, конечно, окруженного в свое время громадным лесом, до наших дней сохранились три липы, прославившиеся на все окрестности. Они выросли из одного корня, но получили общее название «Исколена», объясняемое легендою. В те далекие времена на это место ходила из крепости, для уединенной молитвы, некая «проста-свята» девка. Сладострастный прохожий, пожелавший ее изнасиловать, встретил отчаянное сопротивление и за это убил ее. «Из колен» убитой и выросли эти три липы. Вскоре здесь появилась часовенка с образом и охрана, в виде плетня и наложения клятвенного устрашительного запрета. Однажды местный священник приревновал к успеху «Исколены» и пожелал срубить ее. Но пригнанный сюда, при «помощи» станового, народ, с топорами, не поддался ни на какие увещания, требования и угрозы — и рубить святое дерево не пожелал. Тогда принялись рубить сами подстрекатели, но при первом же ударе топора из дерева брызнула кровь и ослепила дерзновенных.
К числу мест, почитавшихся у древних язычников за святые, принадлежит и находящаяся по Рижской дороге, в десяти верстах от Санкт-Петербурга, липа, ветки которой, переплетясь с отраслями ближайших деревьев, составляют как бы природную беседку, замечательную еще тем, что император Петр Великий неоднократно отдыхал под ее тенью. На этом месте накануне Иванова дня, т. е. в Аграфенин день, сходятся ижорки и, разложив большие огни, препровождают тут всю ночь, распевая песни, в которых часто повторяется имя Купало: потом сжигают белого петуха, начинают плясать, скакать, и вся эта сцепа, совершаемая в ночном мраке, при зареве пылающих огней, заключает в себе что-то фантастическое.