Заговор на посажение пчел в улей
Пчелы роятся, пчелы плодятся, пчелы смирятся. Стану я на восток против дальней стороны и слышу шум и гул пчел. Беру я пчелу роя, окарая сажу в улей. Не я тебя сажу в улей. Не я тебя сажаю, сажают тебя белые звезда, рогоногий месяц, красное солнышко, сажают тебя и укорачивают. Ты, пчела, ройся (у такого-то), на округ садись. Замыкаю я тебе, матка, все пути-дороги ключом-замком; а бросаю свои ключи в Окиан-море, под зеленый куст; в зеленом кусте сидит матка, всем маткам старшая, сидит и держит семьдесят семь жал, а жалит непокорных пчел. А буде вы, пчелы, моим словам не покоритесь, сошлю я вас в Окиан-море, под зеленый куст, где сидит матка, всем маткам старшая, и будет за ваше непокорище жалить вас матка в семьдесят семь жал. Слово мое крепко!
Про пчеляков
Если во время причастия спрятать тело Христово во рту и не проглатывать, а после положить его в пенек, там пчелы водиться будут. Если разломать и посмотреть, то увидишь в пеньке маленький восковой алтарик, целую церковку из воска, а на верху — кусочек причастия. Только не надо смотреть.
Пчёлы роятся, пчёлы плодятся, пчёлы смирятся…
Один пчеляк богато жил: пчелы у него всегда роились, ни у кого в округе столько пеньков не было. Пришло время ему умирать, он и говорит сыновьям:
— Ведите начатое дело, только одного пенька не трогайте!
(А у него в деревне один — был сделан большущий, и он сам его не трогал.) После его смерти сыновья жили хорошо, только вот надумай они посмотреть, что за пенек; взяли и открыли!
— Что, — думают, — там?
Как открыли, так все пчелы со всего пчельника свились кучей и улетели. Пенек-то этот, видно, с заклятием был.
Почему у ос и шершней нет меда
В начале сотворения мира у шершня, у осы и у шмеля был мед, как у пчелы. Теперь ни у шершня, ни у осы меда нет совсем, а у шмеля есть только для себя. Так стало с тех пор, как шершень, оса и шмель обманули Господа и не дали ему меда. Случилось это так: Господь, сотворивши мир, пошел смотреть на жизнь животных. Встретил он шершня и попросил у него меда. «У меня нет меда», — сказал шершень. «Пусть его у тебя и не будет», — сказал Господь. Потом Господь встретил осу, и повторилось то же самое. После осы встретил шмеля и попросил у него меда. Шмель сказал, что у него есть мед только для себя. «Пускай у тебя будет мед только для себя», — сказал Господь. Наконец, встретил пчелу. Пчела сказала, что у нес меда много и для себя и для людей. И дала она меда Господу с радостью. «Пусть у тебя будет меда много и для себя и для людей», — сказал Господь. Так и стало.
Комары-певчие
Шел человек по дороге и видит — перед ним целою копною вьются комары. И говорит человек комарьим голосом: «Что такие вы за люди?» Отвечают комары человеку, говорящему комарьим голосом: «Мы люди певчие». — «Эх, — говорит человек, — пришли бы вы ко мне попеть в мой праздник». — «А когда ты празднуешь свой праздник?» — «В Новый год мой праздник бывает», — говорит им человек, говорящий комарьим голосом. «О нет! — отвечают комары, — у нас тогда и голосов нет, мы тогда и не поем».
РЕКИ, РУЧЬИ, ОЗЕРА
Дон и Дунай
Почтение к Дону в русском народе столь же вероятно, сколько и почтение всех вообще славянских племен к рекам Бугу, Дунаю и. к некоторым другим. Эти великие реки, равно как и ключи-студенцы, в древней религии славянской неоспоримо принадлежат, к чему-то особенно божественному, — Дунай есть и в Индии, там есть и страна Дунайская!
Дон имеет свою подлинную сказку. Вот она. Известно, что в Тульской губернии есть озеро Иван, У этого озера Ивана, говорят поселяне, было два сына, один — Шат Иванович, а другой — Дон Иванович. Шат Иванович был почему-то глупый сын, а Дон Иванович, в противоположность Шату, считался умным. Первый из этих двух братьев, т. е. Шат Иванович, т. е. голова неразумная, не спросясь воли родительской, не накопив еще силы под кровлею родимой, вырвался от отца, как бешеный, прошатался весь, на одних только полях родимых, и воротился на те же поля родимые, с которых и вышел: он не нашел доброго ни себе, ни людям. Такова доля и всех детей самовольных!
Напротив того, Дон Иванович, любимый сын за необычайную его тихость, получил добрый привет родительский, смело полетел во все страши дальние; его приняли со славою и готы, и хазары, и славяне, и греки (самые первые христиане на землях русских). Честь да добро послушному сыну! И поныне славен Дон Иванович тихим Доном Ивановичем! Это величанье, в самом деле, неотъемлемо от имени Дона: его повторяют наши песни, наши поговорки, наши казаки, всегда гордые своим тихим Доном.
Дунай не имеет, кажется, такой легенды, какую мы высказали сейчас о тихом Доне. Нов русских песнях и к Дунаю еще сохранены величанья и, — величанья, может быть, замечательные. Выпишем здесь одну из таких песенок, с припевом к Дунаю. Вот она:
Далее, из той же песенки видно, что этот молодец Дунай Селиванович хаживал в рудожелтом камчатном кафтане, носил черную шапочку мурмашку (норманку) и был великий мастер играть на гуслях звончатых. На одном игрище ему понравилась вдовушкина дочь, перед нею заиграл он в звончатые гусли, перед нею уронил он свою шапочку мурмашку; девушка подняла ее, и Дунай Селиванович был счастлив!
Трубеж
Река Трубеж в Переславле-Залесском
Трубеж — так называют реку под Рязанью, под Переславлем малороссийским, под Переславлем-Залесским, т. е. под всеми Переславля-ми, потому что и Рязань называлась Переславлем. Трубеж — рукав реки, озера, может быть, моря. Не так ли в древности и все подобные водяные рукава и протоки названы были славянами?