— Из цирка, ага… Но сейчас вот… выступаю редко. В Германию перебрался, город Унгельштадт… Так вот, Алинька, цветочек мой… все у меня получилось…
— Клево! Германия!
— А вышло как? — продолжал старик. — Супруга моя заболела раком. И рак ее сожрал. На глазах прям… За полгода. Был человек — и вдруг от него только половинка осталась. А потом и вовсе комочек…
Старик замолчал, ему на глаза навернулись слезы.
Алька тоже молчала, просто не знала, что полагается говорить в таких случаях.
— Прошел, Алинька, год. Одному плохо, сама понимаешь… Жить-то надо! Поэтому веруй в Бога, не веруй… но он все-таки есть!
Сама взгляни… — как опытный заговорщик Олег Константинович огляделся по сторонам и вытащил из кармана несколько смятых фотографий.
— Вот… — И он опять перешел на шепот. — Смотри же, смотри! Бог сжалился надо мной и послал мне Габби! Она в Нюрнберге работала, в аптеке. Слышала про Нюрнберг? Там, где фашистов судили. А в аптеке, если покупателей нет, она немножко в шутку жонглировала, — Олег Константинович собрал кусочки сахара и показал Альке, как это делается.
— Она, Алинька, аптекарские бутылочки подбрасывала, из-под микстуры: on… оп… и оп!
Официант подал «Хейнекен». Алька молча подвинула свой стакан Олегу Константиновичу и кивнула официанту: еще неси!
— И вот, Алинька, цветочек мой, эта замечательная женщина, Габби, приходит в цирк. А в Германии всегда аншлаги были. Народу — не протолкнуться! И любимый номер у всех — «Солнце в авоське». Это когда я за солнечным зайчиком крадусь… тихо крадусь, как кошка, а он убегает и убегает… убегает и убегает…
— Погоди, ты что… Олег Попов?..
Старик засмеялся.
— Почему нет? — искренне удивился он. — Я и есть самый настоящий… Олег Попов. Русский клоун.
— Ну, дед, ты даешь…
— Даю, — согласился старик. — 50 лет на манеже.
— Вы то есть… — смутилась Алька. — Вы ж великая знаменитость, да?..
Олег Константинович лихорадочно схватил ее за руки.
— Так слушай, слушай!.. И Габби приходит за кулисы.
«Автограф можно?» — «Можно, — отвечаю. — Почему нет?»
И кто-то тут дернул меня… будто знак какой-то: «А телефончик ваш можно?» — «Пожалуйста… — она еще, знаешь… плечиком так повела… — Почему нет…»
— Взяли?
— Взял! Представляешь? И не потерял! Сберег номерочек.
Олег Константинович замолчал, и ему на глаза опять навернулись слезы.
— Как пиво?.. — робко спросила Алька.
— Пиво?.. Сейчас скажу.
Он медленно, со вкусом сделал несколько глотков.
— Честно? Не обидишься?
— Говно?
— Чуть-чуть… да. Ну вот, дела, Алинька, пошли плохо. Какая-то сволочь отравила у нас всех тигров. Чтобы сборы подрезать. Сторож подходит утром к клетке, а все тигры — дохлые. А глаза открыты и белые-белые — жуть прям…
Импресарио сразу сбежал…
— Немец?
— Немец, конечно.
— Немцы — суки.
— Это есть, — кивнул Олег Константинович.
— С кассой ушел?
— С зарплатой за три месяца. Только себе и заплатил, гад. Денег нет, короче, ни на поезд, ни на автобус. Ребята, кто на машинах, сразу «по коням» и — в Союз. Я бы тоже уехал, но меня не взяли… старики кому нынче нужны, сама понимаешь! Из гостиницы поперли, платить же нечем…
— Ужас…
— Еще какой!..
Алька представила себе эту картину: сидит в скверике дед с чемоданчиком. Или рюкзаком. Всеми забытый.
И какой дед: Олег Попов!
— А я, Алинька, когда в своей гримерке убирался, нашел телефон Габби. И спрятал листочек понадежнее… — вот как чувствовал что-то!..
Ведь ни одной же… родной души! Думал, в посольство, все-таки я — народный артист СССР, у меня два ордена Ленина… но посольство — где? В Берлине. А я на Боден-зее, черте как далеко. Я как до Берлина доберусь? Ведь денег нет совершенно!
— Может… еще по говну? — Алька была готова расплакаться.
— Так давай! — откликнулся старик.
Выпил он с удовольствием.
— Звоню я, короче, Габби, — продолжал Олег Константинович. — Так, мол, и так, вот такое… у меня сейчас положение… Цирк уехал, клоуна забыли! Стою в Нюрнберге на площади и детям фокусы показываю. Побираюсь, короче. Кепку кладу на асфальт… у меня есть белая такая кепка с черными шашечками — знаменитая! Специально на заказ шили. Полиция меня, слава богу, не трогает, немцы уважают стариков. Что-то под нос себе мурлыкаю, что музыка вроде как была… и корчу рожи смешные: за сосиску в день…
Увлекаясь, старик говорил все громче и громче, как на манеже, но никто на него не обращал внимания: в «Праге» не знали Олега Попова.
— А сплю, Алинька, на вокзале. Как в войну. В Нюрнберге очень большой вокзал, а людей мало, потому что немцы не любят вокзалы и не любят поезда.