— Шикардос! — засмеялась Алька. — А если б побили, дядя Олег?
— Ни разу, слушай! — встрепенулся старик. — Народ тогда поспокойнее был. Это сейчас бы прикончили. А тогда, Алинька, просто смеялись…
Артист один… работал у нас трапецию. Перед манежем стакан водки всегда — шурух! И никогда не падал. На такой высоте! А я вот… когда проволоку работал… начинал-то я, девочки, как эквилибрист-эксцентрик… и однажды я здорово упал.
Сижу, потираю бока и думаю: а с чего я упал? Просто мой организм натиск не выдержал! Ведь считалось как — если был выходной, а ты на утро не синий, значит плохо отдохнул… Ну и подогнулись мои ноженьки на высоте-то…
Ева вдруг резко потушила сигарету:
— А хотите, я завтра вас в ЦУМ приглашу? Костюм вам подберем, что-то… наимоднейшее!
— Завтра, детонька, я уезжаю, — вздохнул Олег Константинович. — Бог даст, когда-то вернусь! Очень в Москве хочу выступать, Москва, она ж мне снится!
— Для русского артиста, наверное, Москва важнее, чем Париж?
Олег Константинович погрустнел. И опять ничего не ответил.
— А вы, девочки, сами-то кто будете? — вдруг спросил он. — Если это не тайна, конечно…
— Да какая тайна, — усмехнулась Ева. — Мы, Олег Константинович, жертвы общественного темперамента. Женщины с низкой моральной ответственностью, если позволите…
— Матерь Божия… — опешил старик.
Кажется, он что-то понял. А Ева не ответила, только улыбнулась:
— Не прощаемся, ладно? Нам с Алинькой-цветочком… еще пошептаться надо. Мы тут, рядышком посидим. — Она кивнула на свободный столик. — Вы не стесняйтесь, кушайте… ведь правда все от чистого сердца!
Официант принес водку, огурцы и винегрет с килькой.
— Прикажете налить?
— Я сам, я сам… — пробормотал старик.
Не любил он лакеев. Это было видно: принимать водку из рук человека, которому все равно, кому наливать, это не по-русски как-то, лучше уж тогда совсем не пить…
76
Караулов ненавидел эти минуты: подлетаешь к Москве, кругом — елки и снег, пейзаж скучный, серый, картина всеобщего одиночества.
Бросается в глаза Москва-река: гадюкой извивается, крутится по сторонам, словно ускользнуть норовит, спрятаться там, за деревьями, в лесу…
Где они сегодня, воды Москвы-реки: мощные, неоглядные, с волной? Одна из старинных гравюр «Буря на Москве-реке…».
Буря? Какая буря, откуда?.. Везде грязный, грубый гранит. К воде спускаются бетонные ступеньки, по которым никто никогда не ходит; вода зимой не замерзает, вода отравлена химией, а на лодочках здесь, по Москве-реке, уже давно никто не катается…
Якубовский прилип к иллюминатору.
Да, получилось у них, получилось — у великих советских строителей! Навалились они — всем миром — на эти низкие берега, соорудили канал, поставили шлюзы-плотины с тюремными воротами, зато подмосковные водохранилища сейчас — одно вальяжнее другого!..
Как победить этот город, если столько воды вокруг…
— Слышь, старый! А ты не думаешь, что единственный позитивный канал на телевидении…
— …тот, где я работаю, — устало кивнул Караулов. — Канал «Россия», наш многократный товарищ и друг Олег Максимович Попцов, в 23 года ставший первым секретарем Ленинградского обкома ВЛКСМ…
Правда, через стенку от Попцова сидит и мучается в поисках хоть какого-нибудь гешефта… товарищ Лысенко, Анатолий Григорьевич. Этот дядя в широких затемненных очках (очки прячут глаза) боится всего на свете. Потому и уцелел. Другие каналы — один беззубый разговор. Ни о чем!..
— Не-а, старик! Самый позитивный канал — это эротический, — уверенно сказал Якубовский. — Подумай: ни убийств, ни терактов, все любят друг друга…
Караулов чувствовал: злится. Все в его жизни — от сурового воспитания. На медные деньги, как говорится. Верит только в себя, но, если земля вдруг уходит из-под ног — сразу паника, почти истерика… сразу…
— Старый, ты сам-то Макарову веришь? — прошептал Якубовский. — Макаров стольких нормальных людей говном измазал, что быть среди них не обидно. Я вот другого не пойму: на хрена я Коржакову?
— Чтобы помочь ему высморкаться, я думаю…
— Так я готов, — встрепенулся Якубовский, — пусть только жить дадут! Я не испугаюсь, даже если Коржаков по ночам изумруды жрет!
Самолет, правительственный Ту-134, специально выделенный Коржаковым для доставки Якубовского в Москву, плавно шел на посадку.
Здравствуй, Родина-мать!
…Ломит голову, особенно виски, и сон вроде бы уже приходил, но Караулов и через сон слышал, как веселятся Макаров и Илюшенко, сидевшие в первом ряду. Макаров вдруг так громко приказал «подать шампанское», что Караулов полностью проснулся.