— А сейчас, господа, самое интересное, — заметил Макаров. — «Джелмоли Гранд-Пассаж», ночное белье! Трусики там, маечки из шелка… — из шелка ведь… да, Дмитрий Олегович?
Якубовский с тоской глядел на Караулова.
«Может, обратно, в Канаду?..» — молча говорили его глаза.
— Трусы на 5018 франков, — горячился Макаров. — Отдельный чек — корсеты. 54 штуки… Стоп… — и Макаров вдруг поднял голову.
— Презервативы есть, — медленно начал он, — а детской одежды нет?.. Якубовский, это как?!
— Дети… отдельным чеком шли.
— И где чек?
— Какой чек?..
— Отдельный!
…Эх, Андрюша, Андрюша… — как же вкусно пить твою кровь!
— Исчез чек, — пояснил Якубовский. Он старался говорить вежливо.
— Исчез?
— С концами. Не сохранился.
— Ах, не сохранился… Не сохранился, говорите…
— Так ведь блуда никто не ждал, — пояснил Караулов. Все это время он тихо сидел в уголке и просматривал швейцарские газеты: умеют же люди писать ни о чем! — А тут… вон какая отбраковка…
Трудно им было понять друг друга!
Два раза в день Макаров звонил в Кремль с докладами: счета генеральш, позиция Якубовского, работа по Руцкому и — т. д. и т. п.
Барсукова поразили корсеты. Он о них никогда не слышал. Жены офицеров Кремлевского полка не носили корсеты.
— Это такое белье на шнурках, товарищ генерал, — объяснял Макаров. — Располагается перед трусами на животе. Перед исподним.
— Для сего? — не понимал Барсуков.
— Чтоб жир спрятать. Корсет у них как мундир.
— Чего-о?
— Ну, мундир… ночной, товарищ генерал-лейтенант.
— Они спят в нем, что ли?..
— Никак нет, — замялся Андрюша. — Спать в корсете-то не очень…
— Непонятно докладываешь, Макаров. Бабе моей, короче, такой же представишь. Две штуки.
— Есть, Михал Иваныч!
— Вот так.
— А размер… какой?
— Ты безразмерный бери — не ошибешься!
Карьера Макарова была сейчас полностью в руках Барсукова, потому как Александр Васильевич встречаться с Макаровым не желал, справедливо полагая, что одно знакомство с таким человеком, как Макаров, портит репутацию.
Стоянку Ту-134-го в аэропорту Цюриха продлили.
На самом деле Макарову просто хотелось погулять по Цюриху, главное — съездить в Женеву и в Люцерн.
Как же много все-таки людей, которым вообще не надо бы рождаться на свет!
Алексей Николаевич по-прежнему налегал на коньяки. Он пил, не чувствуя вкуса, и мог пить бесконечно.
— Печень посадишь, — предупреждал Караулов.
— Ага, — соглашался Илюшенко, — посажу.
И кидал бокал за бокалом.
— А я в Москве сразу на диету… — улыбался Макаров. — Какие у меня диетки, друзья, если б вы знали! Спасибо, Дмитрий Олегович, за трепетное отношение к моему здоровью!
Почему никто из генетиков до сих пор не вывел комаров, которые могли бы отсасывать жир?
Больше всего Андрюше полюбились яхта и многочасовые прогулки по озеру. Из-за обжорства Макаров плохо спал по ночам, но здесь, на этих приятных волнах, он засыпал легко и просто — видимо, от умиротворения.
— Хрюкает… — шептал Якубовский. — Он ведь чем-то на Гайдара похож…
— Дурные премьеры всегда заразительны, — кивнул Караулов.
Он смотрел на Димку и понимал — обратной дороги нет, Якубовский так хотел в Москву, что отдал бы свою душу не только Коржакову, у него, у Димки, что… есть выход, что ли? И Якубовский спокойно сел в самолет, кому-то громко сказал в отеле, что он — скоро вернется, но Караулов понимал: Димка — весь на нервах, Ту-134 был без бизнес-класса, обычный самолет, поэтому Якубовский сразу забился в конец салона, всю дорогу молчал, а разговорился — только сейчас.
— Мне, старый, всего одиннадцать было, а я уже первый свой бизнес сделал… Дядька родной повез меня под Ижевск, на знаменитые Соловьевские дачи. Там же озера везде, и дядька уклейку ловил, это рыбка такая, по вкусу на линя чем-то похожа.
Ловит и выпускает, ловит и выпускает…
А я в толк не возьму: зачем ловить, если выпускать? Продать же можно!
Беру, значит, я рыбку и выхожу на шоссе. Народ, смотрю, вовсю уклейкой торгует. Ведрами, по-крупному А у меня уклейки — с Дунькин пуп!
— Аферист… — вздохнул Караулов.
— В бизнесе главное — не отступать! Я беру ящик, раскладываю на нем газету, под газету подсыпаю песочек, а сверху рыбку кладу: вроде как у меня ее до фига…
Подлетает «жигуль», мужчина открывает окно: