Получается, никто не может их остановить? Или таки люди… Богу уже не нужны? Кто-то нужен, кто-то не нужен?
Фроське было важно понять: если бы к ним, к людям, опять вдруг снизошел Господь, неужели они тотчас не опустились бы перед Ним на колени? И, увидев Его воочию, не стали бы сразу другими? Пусть бы Он явился к ним ненадолго, хотя бы на денечек, чтобы Его Сияние, Его Божественный Блеск коснулся бы каждого человека… — неужели они, Его чада, не сделаются тут же лучше, чище, самое главное — умнее?..
Послушайте, они же скоро перебьют друг друга, эти люди! Почему же, в таком случае, Он все время где-то там, на небесах, если сейчас Он так нужен здесь, на земле?.. Разве Он, Великий Создатель наш, не видит, что чадам Его уже не с кого брать пример, разве что с литературных героев, ибо здесь, на земле, никто не достоин сейчас быть примером?..
Человек — это звучит хреново. Если до Его Второго пришествия опять пройдут тысячи лет, в кого за это время превратятся люди? По Егорке и Катюхе разве можно сказать, что Господь создает людей по Своему Образу и Подобию?..
Или создатель ждет, когда все Его чада в самом деле превратятся в крыс?
Ой… вроде бы голоса… Фроська насторожилась, приподняла свою мордочку.
Чьи это голоса, а?..
Один грубый, мужской… а вот другой, женский, показался ей очень знакомым…
Все звери понимают человеческую речь.
Нет, показалось вроде… показалось, нет никого. Да и зачем бы людям тащиться сюда, в это вонючее подземелье: тьма кромешная, уныло капает вода с потолка, грязные кирпичные стены, небрежно перемазанные цементом, хотя… лучше дома места нет!
…Собаки — твари гордые и степенные. Подохнув, они гниют не сразу; три-четыре дня проходит до первого запаха. А вот кошки, да еще когда солнышко, воняют уже через пару часов, да так, что аппетит у крыс на неделю пропадает!
Егорка с Катюхой — ничего, привонялись. Все начиналось с пьянки! Как вечер — так пьянка. Потом Егорка брезгливо брал кошку, забитую еще накануне, сверлил пальцем в ее шкурке дырки, и шкурка сама, как рваный чулок, медленно сползла с мяса, как только из кошки выливалась кровь…
Свежевание, так сказать.
Освежеванную кошку Егорка кидал в ржавое ведерко, густо посыпал ее солью, и получалась у них солонина.
Это девка придумала: солонина. Как-то раз Егорка трепался по пьяни, что, когда польские полки Москву брали (он какую-то книжку читал), московский люд — тех, кто за царя, за веру стоял, — другие москвичи… те, что полякам радовались… заживо укатывали в бочках — на солонину. — Правильно, зачем же хоронить, если можно съесть? Москвичи закусывали москвичами. И с каким размахом: широкие столы накрывали аж на Красной площади, хотя морозец в те дни был еще какой!
«Славно пили, наверное», — мечтательно пробормотал Егорка и закрыл глаза. Катюха вцепилась ему в волосы и орала, пьяная, что люди не могут жрать людей, Бог не велит, что Егорка все это придумал, потому как Егорка — сволочь и совесть еще в детстве пропил… А Егорка уже ничего не слышал и не понимал — валился, как бревно, на опилки и засыпал, да так что поднять его было невозможно.
На самом деле Фроська на Катюху не злилась, хотя бок болел, все еще болел, особенно — по ночам. Вздрюченная она, эта Катюха. Каждый день кричит, что ей жить надоело, что она прямо сейчас бросится из окна.
Какого еще окна? Где здесь окна? Устала? Когда успела? Как же так — жизнь не любить? Червяк — вон, какой длинный, а жизнь у него такая короткая…
Почему среди людей столько идиотов? Сред зверей нет идиотов (Фроська не встречала). А люди?
Если бы не Анечка, этот ангелочек, Фроська просто бы сдохла от голода, это факт. Анечка всегда что-то приносила: кости, бульончик, хлеб…
Иногда она опускалась рядом с Фроськой на опилки и шептала ей на ушко, что мама ее совсем-совсем не любит и часто бьет, а о людях говорит только гадости, даже о детях. Анечка прочила Фроську найти ей другую маму — добрую и ласковую. И главное, чтобы не била…
Да, еще чуть-чуть, совсем чуть-чуть… — лапки окрепнут, и Фроська тут же убежит к себе домой, в свой подъезд, к крысам! — Слушайте, — если у них, у людей, весь народ, от Егорки до Ельцина, превратится в отморозков? Каким тогда будет город — а?
…Прелесть, какой пейзаж: растянулся у батареи могучий русский мужик — Егорка, он же безработный Егор Васильевич Иванов.
Так упился, сердечный, третий день храпит. Проспится — и сразу в магазин: Егор Васильевич грузчиком устроился, тару таскает, ящики и коробки. У хозяина на Егорку (и таких, как Егорка) денег нет, хозяин платит им натурой. То есть бормотухой.