- Какая пара!
- Как подходят!
- Новая фаворитка!
- Золушка и король!
- Берегись Александра Фёдоровна! – прокатилось по залу. Присутствующие тоже открывали лица.
- Сама судьба сводит нас вместе! – улыбался Николай. Анна не могла удержать ответной улыбки.
Lise предложила по бокалу вина победителям. Император Александр протянул руку к ближнему к нему бокалу. Но митрополит Фотий, поймав непонравившийся ему взгляд Елизаветы, вдруг с учтивой улыбкой, будто из любезности, протянул бокал, который уже намеревался взять император, самой Lise, а оставшийся - Александру. Жестом Фотий приказал лакею подать другой фужер оказавшейся ни с чем великой княжне Александре Фёдоровне.
- Я бы и сам выпил с удовольствием, - ласково проговорил Фотий. Лакей тут же подал бокал и ему.
- За здоровье победителей! – провозгласил Фотий.
Елизавета Алексеевна поперхнулась. Помимо воли у неё оказалось вино с ядом.
Пронзительно зазвенели ударившиеся в тосте фужеры.
- Лафит – не мой сорт! Я предпочитаю клико, - нашлась Елизавета и протянула бокал не отстававшему от неё тамплиеру-китайцу. Тот с дрожью принял бокал из рук императрицы, под взглядом Фотия и императора Александра против силы отхлебнул.
-До дна! За победителей следует пить до дна, - с очаровательной гримаской зло приказала ему Елизавета.
Выпучив глаза, китаец выпил без остатка и тут же, схватившись за горло , побежал в уборную.
- Вот видите, даже тамплиеры не переносят лафит, - сказала Lise.
Присутствующие хохотали выходке китайца, приняв её за шутку. Громче всех смеялась Елизавета Алексеевна.
Александр взмахнул жезлом. Оркестр заиграл мазурку. Пары понеслись по залу. Впереди всех – Николай и Анна.
Александра Фёдоровна завистливо следила за счастьем мужа.
* * *
Опершись об изящный столик красного дерева стиля ампир, не снимая широкого парадного платья, императрица Елизавета Петровна предавалась любви. Малайца сменял негр, а его – крепкий курский крестьянин. Периодически императрица отпускала замечания:
- Работай, работай, не ленись…
- Помягче, помягче…
- Ну что же ты так, родимый…
Близко навытяжку в позе докладчика стоял с раскрытой папкой баденский консул фон Шмундт:
- Ваша оригинальность. Императрица, вошла в поговорку. Для государственных дел у вас не существует неудобного времени.
- Так, что, вы говорите, пишет моя мать, герцогиня Баденская Амалия? Снова просит русских войск для поддержки Южногерманского союза в объединении Германии?
- Совершенно верно, ваше величество, и присылка русских войск необходима безотлагательно. Прусский король может перехватить инициативу; Пруссия во главе Германии – это национальная катастрофа и забвение наших личных интересов…- консул понизил голос… - В случае вашего развода с императором Александром или… вдовства король Баварский готов предложить вам руку и сердце. А он- молод, силён, красив…
- Видит Бог, я ему верна! Консул, вы знаете. Я хочу одного – видеть несчастную Германию счастливою, какой бы то ни было ценой…
В большую резную липовую дверь будуара, где происходил разговор, резко постучали…
За дверью с решительным видом стоял Александр, чувствовалось, что он, наконец, принял твёрдое решение, Фотий, Аракчеев, три верных офицера. В дверь стучал Аракчеев рукояткой пистолета.
- Сейчас! Сейчас! – Елизавета взяла у фон Шмундта папку с докладной запиской; разогнав любовников, поставив локоть на тот же столик, что служил опорой для наслаждений, углубилась в чтение. Любовник расположились вокруг неё в качестве камер-лакеев, готовых к любому приказанию. По кивку головы Елизаветы фон Шмундт пошёл открывать, но задвижку уже сломали под натиском тел, и Александр со своими сторонникам ворвался в гостиную.
- Что случилось, господа? С чего такой натиск? Во дворце пожар? Какое крыло горит, левое или правое? – наигранно весело спросила Lise.
Александр, Фотий, Аракчеев, офицеры стояли тяжело дыша, косясь на Александра, который молчал, не предпринимая новых шагов.
- Вооружённая толпа, - издевательски обходила ворвавшихся Елизавета, указывая на шпаги и пистолеты на боку офицеров и Аракчеева, - среди бела дня врывается без доклада в покои российской императрицы, когда она только что погрузилась в государственные дела…
- Государственные дела, не ваше дело! – начал Аракчеев.
- Елизавета, Lise… нам нужно объясниться. Здесь можно говорить смело, все посвящены, - Александр огляделся, как бы ища поддержки, он боялся потерять запал. – Наши отношения нельзя больше оставлять так. Ты думаешь, я ничего не вижу, ничего не знаю, мне ничего не доносят, - Александр подозрительно оглядел камер-лакеев. – В данном случае моя жизнь мне дороже внешних приличий. Я пришёл обвинить тебя в государственной измене и попытке цареубийства. Доказательства самые веские…
- А себя ты в этом ещё не обвинил?! – дерзско отвечала Елизавета.- Ты учитель, я – ученица, я училась у тебя 11 марта на примере отца твоего Павла. Убить мужа – не так страшно, как отца…
- Елизавета, мы не одни!
- Только что можно было говорить всё что угодно, а теперь нельзя! Ты же сам сказал, что все здесь посвящённые. И Аракчеев, и офицеры, я вижу знакомые всё лица – и все были в ту мартовскую ночь, только на четверть века состарились…! Давай уж начистоту. А не так – с двумя правдами…
- Я был грешен, а ты грешна сейчас Елизавета. Я покаялся, потом на моей стороне сила…
- Ах так! – Елизавета сорвала с пояса у зазевавшегося офицера пистолет, направила на Александра.- Покаяние твоё – фикция, его не пощупать руками, а что касается силы…- она взвела курок, - то пусть завтра все европейские газеты напишут о неслыханном скандале – в России императрица застрелила безвольного никчёмного императора…,- Елизавета отшвырнула пистолет, - Впрочем, ты и этого не стоишь. Двадцать пять лет я правила Россией из-за твоей спины, нашёптывала тебе в постели, но теперь я хочу явной власти, и я её получу, как бы не пытались некоторые обманщики и проходимцы занять моё место! - Елизавета с ненавистью оглядела Фотия и Аракчеева, презиравших слабость императора.
- Эх, Елизавета, - сказал Александр. – Если б ты знала, что хочешь отнять у меня то, за что я не держусь…
* * *
Мягкое утреннее солнце поднималось над полями. В ложбине ещё лежал туман, вытянувшись одной косматой полоской. Сине-розовая заря окрасила небо над далёким белокаменным монастырём. Редкие птицы проснулись и бесшумно носились под прозрачными перистыми облаками. Обрывки дымки плыли над речкой, замершей серо-голубой гладью. За речкой на огромном пространстве, оканчивавшемся низким кустарником, ходили в белых домотканых рубахах косари.
Оставив карету и офицеров охраны на холме под кущей раскидистых ракит, Александр, Николай, Фотий пошли насладиться красотами природы и искупаться в утренней реке. По тропинке, пролегавшей через скошенный луг, рассекая грудью пелену негустого тумана, они шли к реке, оставив за спиной карету, офицеров и загоравшееся алое солнце. Александр был в цивильном белом фраке с широкой итальянской шляпой, которой он широко размахивал. Восторгаясь божественными ощущениями утра. Николай в мундире бригадного генерала, Фотий – в привычной рясе.
- Какая красота! Какая гармония! – быстро говорил Александр. – Вечное царство осознанной необходимости.
- Осознанной за неё необходимости, - подчеркнул Фотий.
- Какая прелесть, вот посмотрите!- Александр сорвал пучок влажной травы и показал Николаю и Фотию.- Я не знаю, как называется эта трава, мы бесконечно удалились от природы, мы зовём её осокой, и вот осока и роса на ней, и каждая капля блестит и играет на солнце, будто в ней заключён целый блистательный мир.