Виктория разожгла ладан. Голубоватый дымок поплыл по комнате, обволакивая собравшихся терпким приторным запахом.
— Какой вопрос написать? — спросила она, держа в руке лист с малым демоническим знаком.
— Никаких вопросов писать не надо. Просто вызывай.
Рец встал в каменный круг, зажег черные и белые свечи и замер, сложив перед грудью ладони и склонив голову.
— Дайте жертву, — сказала женщина.
Хранитель подал ей котенка. Поглаживая, она положила его на спинку. От холода котенок описался. Подождав, пока иссякнет струйка мочи, женщина зашептала просьбу принять приношение. Не глядя, она протянула руку назад. В ладонь ей вложили нож. Придерживая пальцами шевелящийся серый комочек, она высоко подняла руку с ножом. Длинное лезвие, отражая игру пламени, казалось, сочилось кровью. Хранители вразнобой зашептали просьбу не отвергнуть жертву. В гул мужских голосов вплелись еще два женских голоса.
Нож резко пошел вниз. Удар был неточен. Лезвие, пробив тельце сбоку, глубоко вошло в землю. Котенок закричал, сворачиваясь в клубок и пытаясь слабыми лапками сбросить держащую его руку. Рец, поморщившись, оглянулся. Острые коготки впились в руку жрицы. Закусив губу, она выдернула нож, пальцем откинула котенку голову и с силой провела лезвием по горлу. Жалобный крик оборвался. Кто-то подал женщине чашу. Крепко сжимая, она подняла над ней бьющееся тельце. Болтающаяся на лоскуте кожи голова мешала стекать крови, и женщина одним движением оторвала ее и отбросила в сторону. Голова котенка, постукивая по твердому полу, откатилась в угол. Хранители смотрели, как заполняется чаша. Крови было немного, но ее запах, казалось, окутал собравшихся. Наконец последняя капля упала в серебряный сосуд. Жрица бросила трупик в корзину и поставила чашу рядом с алтарем. Ноздри ее трепетали. Пальцами, подрагивающими от возбуждения, она взяла лист с большим демоническим знаком.
— Создание из бумаги, нарекаю тебя…, — рисуя над знаком диаграмму курящимся ладаном, она двинулась по кругу, трижды повторяя заклинание.
Остановившись лицом к востоку, она подняла жезл.
— Именем Standar и Asentaser,
Я умоляю тебя.
О, ты, Великий и Святой…
Рец, следящий за правильностью ритуала, отвернулся и сосредоточился. Быстро убив сонного котенка, он слил кровь в чашу и поставил ее за пределы каменного круга. Затем, развернув рукопись, он встал лицом к северу.
— Amorule, Taneha, Latisten, Escha…
Поворачиваясь поочередно к четырем сторонам света, каждый раз повторяя заклинание, он просил темные силы появиться перед ним. Слова его вплетались в гул голосов посвященных, и казалось, будто голос солиста ведет партию в сопровождении хора. Впервые они проводили двойной обряд, но по мере того, как все тверже звучали голоса единомышленников, заглушавшие потрескивание факелов, он чувствовал, что с каждым мгновением уверенность в успехе крепнет. Запах крови, смешиваясь в холоде подземелья с могильным запахом слежавшейся земли, вызывал озноб. Встав в центр круга, Рец положил руку на пентакль.
— Per Pantaculum Salomonis advicati…
Смазливый прислужник в светлой сутане открыл тяжелую створку украшенной золотой резьбой двери.
— Его Преосвященство ждет вас, — тихо произнес он, склонив голову.
Стаховский, любовавшийся из окна видом на подсвеченный прожекторами собор и величественную колоннаду, поспешил войти.
— Здравствуйте, Войцек, здравствуйте, — навстречу ему из-за широкого, как площадь Святого Петра, стола поднялся невысокий черноглазый мужчина.
Движения его были плавными, хотя казалось, что ему с трудом удается сдерживать свой темперамент. Свет большой хрустальной люстры отразился на гладкой лысине, обрамленной венчиком седых волос.
— Присаживайтесь, — мужчина плавно повел рукой в широком рукаве в сторону стоявшего между двух глубоких кресел небольшого инкрустированного столика и, указав глазами на дверь в приемную, еле слышно попросил, — говорите тише, пожалуйста.
Сам он сцепил пальцы рук перед грудью и стал медленно прогуливаться по кабинету.
— Итак, дорогой господин Стаховский, — спросил он, останавливаясь перед собеседником и глядя на него сверху вниз, — каковы результаты вашей миссии?
— Я полагаю, результат будет положительный, Ваше Преосвященство, но рукопись пришлось оставить. Я передал ее лидеру группы, за которой мы наблюдали.
— Ничего, это только копия. Оригинал, как и прежде, в папской библиотеке, а та книга, которая ему понадобится впоследствии, ждет его в надежном месте. Ждет давно, очень давно. — Кардинал склонил голову, как бы сожалея о долгом ожидании. — Ну и как вам этот лидер?
— Сама группа слабовата, — Стаховский небрежно махнул рукой и тут же, как бы устыдясь слишком вольного жеста положил ладони на подлокотники, — дилетанты. Щекочут себе нервы. О черной мессе самое приблизительное представление. Но главный у них, верховный жрец, как он себя называет, сильная личность. Близок к богеме, не хочет прозябать на задворках.
— Жалко подавлять сильную личность, — почти прошептал кардинал, прикрывая глаза.
— Но, Ваше Преосвященство…
— Не обращайте внимания, дорогой Войцек. Это я так. А люди в группе, что они?
— Если найдется что-то подходящее, это будет использовано. Но в любом случае, — Стаховский приподнял ладонь и снова опустил ее на подлокотник, как бы прихлопывая муху.
— Да, именно тот случай, когда цель оправдывает средства. Прости их, господи, — снова склонив голову, сказал Его Преосвященство, — ибо не ведают, что творят. Миссионерство, дорогой Стаховский, вступает в новую фазу, вернее, возвращается к радикальным мерам. То, чего никогда не добьется Папа с его вояжами по миру, с его проповедями и благословениями, сделаем мы. А люди, добровольно отдавшиеся во власть сатане, богопротивны что с точки зрения православия, что с нашей. Не жалость испытывать к ним следует, а омерзение. Но! Ищи друзей своих среди врагов своих, не так ли? — голос кардинала стал бархатным.
— Конечно, конечно, — поспешил согласиться Стаховский. Он помялся, подбирая слова, и осторожно спросил: — Его Святейшество в курсе, я полагаю?
— Что вы, что вы, Войцек. Не нужно волновать старика. Он и так сильно ослабел в последнее время. Эти обязательные церемонии на страстной неделе так обременительны, — как бы сожалея о преклонных годах Папы, кардинал скорбно покачал головой. — К тому же возраст, дорогой Стаховский, возраст. Время не щадит никого, даже раба рабов божьих, наместника Иисуса Христа нашего.
— Я думал, все делается с его ведома…
— Мы преподнесем ему эту победу, как сюрприз, — кардинал прищелкнул пальцами. — Кроме того, он вряд ли бы согласился на такое э-э… мероприятие. К сожалению, ему присуща некоторая щепетильность в вопросах веры. Излишняя, я бы сказал, щепетильность. Но вы не беспокойтесь, в накладе не останетесь. Вы ведь претендуете на одно из польских епископств, не так ли? Так что поддержка Ватикана вам не помешает. Или я ошибаюсь? — голос кардинала снова стал вкрадчивым.
— Она была бы очень кстати, — поспешил сказать Стаховский, — но если делом займется «Сакра Руота Романа» Высший суд католической церкви…. — он замолчал, поджимая губы.
— Вы так боитесь Ватиканского трибунала? — кардинал удивленно приподнял брови, — бросьте, Стаховский, времена не те, к тому же я сам член Высшего Церковного Суда. Так что с этой стороны все в порядке. Если вы удовлетворены, то вернемся к делу. Когда произойдет проникновение?
Стаховский взглянул на часы.
— Полагаю, в ближайшее время, возможно, даже в эти минуты.
— …Спустись и покажись в стекле!
Открой врата, приди и зачни повелителя,
Что поведет нас по новому пути!
Жрица бросила диаграмму в центр треугольника и, сжав кулаки, запрокинула лицо. Даже под балахоном было видно, как по ее телу пробегает крупная дрожь.
Хранители, стоявшие позади нее широким полукругом, замерли, склонив головы в капюшонах и скрестив на груди руки. В наступившей тишине было слышно, как Рец шепчет латинские слова второго обряда. Несколько минут прошло в молчании. Чадили факелы, белые восковые свечи оплывали прозрачными слезами. Наконец затянувшееся ожидание наскучило. Один из хранителей откинул капюшон и насмешливо хмыкнул.