— Ошибки юности. Это сейчас у каждого третьего какая-нибудь нечисть на шкуре нарисована, а раньше… о-о, раньше это было стильно.
Он помолчал, испытующе глядя на Дмитрия.
— Давно на игле?
— Два года, — невнятно сказал тот, — из-за этого из института погнали.
— Что ж ты так неаккуратно?
— Да ну их всех. Долдонят одно и тоже: ты убиваешь себя, тебе лечиться
надо. Так мне все остоюбилеело. Ты думаешь, кто-то из них будет
работать врачом? Черта с два! Досидеть до диплома, забашлять рабов-
дипломников и получить бумажку в зубы! Все, высшее образование! И
везде эти сытые довольные рожи. Ну и подсел я. Сначала джефом
ширялись, потом винт, пару раз героин был. Ты не думай, я брошу хоть
сейчас. Только зачем? Смысл? Я не пропускал лекций, я был вторым на
потоке, — он повысил голос, и Рец, видя, что на них оглядываются,
накрыл его ладонь своей. — Мне хотелось чего-то нового. Ты
понимаешь? И я нашел это на кончике иглы. Я поразился, насколько мы
обкрадываем себя, отрицая существование необъятного параллельного
мира. Мы погрязли в мещанстве, в накоплении ненужного хлама, не
понимая, что истинные ценности в нас самих и надо только разглядеть
их.
Рец доел пиццу, вытер рот и пальцы и, глотнув пива, закурил.
— Ты опоздал родиться лет на двадцать пять, Дима. В середине
семидесятых это сошло бы за протест против режима. Тогда многие
пользовались политическими лозунгами, чтобы скрыть нежелание учиться или
работать. Чтобы оправдать наркоманию, пьянство. Сейчас почти все они бьют себя
в грудь и кричат, что были диссидентами, узниками совести и еще бог знает кем. И
что обиднее всего — им верят! А на самом деле они были просто трутнями.
Дмитрий поморщился.
— Я не такой. Надеюсь, что не такой. Я подрабатывал медбратом в Первой
Градской и на «Скорой». Знаешь, как вкалывать приходилось? Ни выходных, ни
проходных, зарплата — на семечки.
Да, паренек мне подходит, подумал Рец, оглядывая ресторан. Обиженный, озлобленный, а мы его пожалеем. Сложностей не будет, не должно быть.
— На меня смотрят как на больного, — с горечью продолжал Дима.
— Это смотря что считать здоровьем. Но вернемся к скарингу. Что сейчас предложат в лучшем из салонов? — спросил Рец и сам же ответил: — Надрежут шкурку с претензией на художественность и зальют уксусной кислотой. Пожалуйста, келоидный рубец! Дешево и сердито. Но! В том то и дело, что дешево! Конечно, если тебе надо кинуть понт перед девками на пляже, сойдет и это, но если хочешь возвыситься над серостью, познать то, что доступно единицам, — я поведу тебя по этой дороге. Страдание, как осознанная необходимость существования, как условие к постижению смысла бытия! Вот что предлагаю я тебе. Ведь, практически все религии зиждутся на страдании основоположника для или за кого-то. Но чтобы понять мотивы, приведшие Христа на Голгофу, надо самому пройти его путем. Недаром некоторые народности, принявшие христианство сравнительно недавно, практикуют у себя добровольные восшествия на крест, бичевания и тому подобные дикие, с нашей точки зрения, ритуалы. Причем церковь не запрещает их! Хочешь повисеть на вбитых в ладони гвоздях? Ради бога! Хочешь спустить с себя шкуру принародно? Пожалуйста!
Он отхлебнул пива.
— Ты спросишь: почему я сам не следую этому? Просто не могу! Как бы я хотел быть сильным, отринуть все условности и ограничения, но я слаб. Я знаю это, и слабость моя приносит мне едва ли не большие страдания, чем те, через которые я предлагаю идти тебе. Я сердечник. Я просто умру, не достигнув желаемого. А вот ты — ты сможешь. Я же вижу — ты неординарная личность. В тебе есть стержень, есть сила. Ты просто не знаешь, как ее реализовать.
Рец говорил негромко, веско. Слова тяжелыми каплями стекали с его губ, в углах которых прорезалась горькая складка. Дмитрий почувствовал, как озноб сочувствия, понимания и близости к истине, которая столько лет ускользала от него, пробежал по телу. Он опустил голову, чтобы скрыть подступившие к глазам слезы. Вот человек, которого я искал. Я пойду этим путем, поклялся он себе. Я пройду его и за тебя, Рец. Только помоги ступить на него.
— Единомышленников можно найти где угодно, — перегнувшись через стол и пристально глядя в глаза собеседнику, продолжал Рец, — на улице, в баре, в метро. Наконец в интернете много обиженных, потерявших интерес ко всему, кроме собственных иллюзий, одиноких мечтателей. Ищи, где можешь, но не предлагай им выбор, а выбирай за них сам. Просто выбирай и делай из них соратников. Большинству придется помочь преодолеть страх, нерешительность, боль. Для их же блага. Ты должен быть мягок, но настойчив. Скрепи сердце, прочь жалость и
сомнения! Твоя уверенность и твердость в стремлении помочь тем, кого ты
изберешь, — вот путь к новому братству, к новому миру. И шрамы должны стать
нашим отличительным знаком. Как татуировки якудза, как клановый узор кильта в
Шотландии. Но! Сделать цветную татуировку или купить юбку с клановым узором
сейчас может любой дурак.
Он отпил пива, помолчал.
— И еще: знаешь, кого животные считают матерью? Того, кто первым попадется на
глаза после того, как глаза откроются. Здесь должно быть то же самое и я —
лишний. Ты должен быть первым, кого ни увидят, вступая в братство. Ты должен
стать для них и матерью, и творцом, которому все доступно, все дозволено, и чья
воля и мудрость не оспариваются!
Боже, как мелко все вокруг! Дима с презрением посмотрел на посетителей ресторана.
— Я не знаю, с чего начать, Рец. Ты поможешь? Ты покажешь, как это будет, — кашлянув, чтобы скрыть дрожь в голосе, спросил он.
— Да, покажу.
Рец энергично затушил сигару.
— Счет, пожалуйста, — он расплатился, забрал коробку с сигарами, зажигалку и встал из-за стола. — У меня есть слайды, фотоснимки, фильмы. У меня есть все необходимое для первого шага. Хочешь сделать его? Едем со мной.
Мимо кинотеатра возле протухшего пруда, мимо стадиона, отданного торгашам, проехали к типовой кирпичной пятиэтажке. Во дворе на деревьях набухли почки кусты кое-где, покрылись светлой зеленью. День кончался, наступал теплый весенний вечер.
На предпоследнем этаже, в однокомнатной квартирке у Реца было что-то вроде студии. Все перегородки, кроме отделявших ванну и туалет, были убраны. Вместо одной стены огромное зеркало. Покрытые матовой белой краской потолок и стены, казалось, поглощали не только свет, но и звуки. На окнах, прикрытых тяжелыми гардинами, стояли тройные стеклопакеты.
Рец включил кондиционер, вынул из холодильника сок и, достав пачку слайдов, зарядил проектор.
— Присаживайся, — он указал рукой на странное, похожее на стоматологическое, кресло. — Здесь у меня фотографии ритуальных насечек, шрамов и прижиганий полинезийских племен и нескольких европейских и американских клубов. Кстати, не хочешь слегка поправиться?
Действие травки уже проходило, и Дмитрий с готовностью закатал рукав. После разговора в ресторанчике им овладело странное нетерпение. Хотелось верить новому знакомому, хотелось быстрее увидеть подтверждение сказанному, но одновременно возникло чувство серьезного выбора. Ощущение, что после решения изменится не только вся его жизнь, но и жизнь многих людей. Он не любил принимать ответственных решений, не любил отвечать за кого-то, но похоже, без этого было не обойтись.
Под ногами хлюпнула вода. Кувшинников опустил голову. В ярком луче света от фонаря на каске заискрился мелкий ручей. Мелкий — это хорошо, подумал он, — не придется бахилы надевать. Кувшинников пососал палец, придавленный чугунной крышкой колодца. Пришлось нырять в люк чуть ли не головой вниз — какая-то пьяная компания вывалилась из близлежащего переулка. Сева повел головой в одну сторону, в другую, определяя направление. Пожалуй, сюда, решил он и пошел по течению ручья. Хорошо подогнанный рюкзак плотно прилип к спине, руки были свободны. Карту он пока не доставал — все было ясно и так. Летом в московских подземельях обитателей меньше. Это зимой бомжи греются, крысы спускаются в тепло. Правда, к Кремлю лучше и летом не ходить — там и сигнализация стоит, и охрана может встретиться. Кувшинников принюхался. Газом не пахло. Он достал сигареты и закурил. Пора было определиться на местности. Наложив свою кальку на карту современных московских коммуникаций, он отметил карандашом свое место. Так, вот здесь пунктиром отмечен возможный «вылаз» к реке, и он должен проходить почти вплотную к коллектору. Сева сделал несколько шагов вперед, снял рюкзак и достал из него кирку. Его подмывало глотнуть коньяку из грелки: повод был — начало разработки, но сперва надо было хоть что-то найти. Оглядевшись, он пристроил рюкзак на скобе, поддерживающей проходящий по стене кабель, и надел матерчатые перчатки с резиновыми пупырышками на ладонях. Ничего не поделаешь, иногда приходится и киркой помахать. Кувшинников широко размахнулся — размер коллектора позволял, — и опустил острие кирки на стену. Брызнула бетонная крошка. Сева довольно ухмыльнулся — строители явно сэкономили на цементе. Бетон откалывался большими кусками. Еще несколько ударов и острие вошло в грунт. Прикинув размеры нужного отверстия, он с удвоенной силой взялся за дело. Работая, он как всегда прислушивался к посторонним звукам. Пока все было в порядке. Только удары кирки и шорох осыпающегося бетона и земли. Почва под коллектором была слежавшаяся, но не слишком твердая. Он разрыхлил ее вглубь и, достав лопатку, откинул в сторону. Достав стальную спицу, вогнал ее в землю. Металл скрежетнул по камню. Сева вытащил спицу и воткнул ее рядом. Если камень, то большой. Он ткнул ниже и опять уперся в камень. Неужели сразу повезло наткнуться на старинную кладку? Он присел на корточки, закурил, но почти сразу отбросил сигарету. Нетерпение охватило его, он схватил лопатку и стал пробиваться вглубь. Через несколько минут он счастливо улыбнулся. Потемневшие от времени кирпичи, ровные, аккуратные швы. Да, это был «вылаз». Теперь предстояло взломать старинную кладку. Кувшинников передохнул минут пятнадцать, с чистой совестью достал грелку и от души приложился к резиновому горлышку. Закурив, он прикинул объем работы. Эх, сюда бы отбойный молоток! Тут вам не современная халтура, с уважением к мастерам пятнадцатого века и одновременно с досадой подумал Кувшинников. Такое понятие, как совесть, пять веков назад тоже существовало, но кроме того, за обман заказчика можно было и розог отведать. Могли и батогами погреть. К тому же итальянцы, если это их работа, лично следили за качеством кирпича и раствора. Чуть ли не каждый кирпичик проверяли.