— Такое впечатление, что он давно мертвый, — прошептала подошедшая Ольга.
— Так и есть. Он умер, когда потерял душу.
Эпилог
Иван сидел на кровати, откинувшись на подложенные под спину подушки. Руки с забинтованными запястьями покоились поверх одеяла. На прикроватном столике громоздились пакеты с фруктами, соки. Стояло несколько видеокассет. Напротив кровати, на тумбочке, стоял переносной телевизор. Волохов взял верхнюю кассету.
— «Прогулки с динозаврами», — прочитал он и взглянул на Ивана. — Интересуешься?
— Это мне Володя принес, — смутился тот. — Смотри, говорит, брат мой во Христе, а то ведь пропустил самое интересное. Они с Сергеем Владимировичем мне еще телевизор принесли и видеомагнитофон. Чтобы не скучал.
Волохов кивнул. Парнишка явно шел на поправку. Лицо его порозовело, и обычная чуть застенчивая улыбка все чаще трогала губы.
— А вы куда теперь? — спросил Иван.
— Домой, — коротко ответил Волохов.
— На озеро? А жить где будете? Там ведь нет ничего. Ах, да… — Иван опять смутился.
— Что-нибудь придумаю.
— А можно, я вас навещать буду?
— Конечно, — улыбнулся Волохов, — молиться там есть где, уху будем кушать.
Дверь в палату распахнулась. Иван выпрямился на кровати и захлопал глазами. Волохов обернулся. В дверях стоя высокий седой старик в черной рясе. На груди, на массивной цепи, висел наперстный крест. Постукивая посохом, старик шагнул к кровати. Волохов поднялся ему навстречу.
— Здравствуй, Иван, — прогудел старик.
Иван заелозил ногами под одеялом, пытаясь повыше приподняться на кровати.
— Здравствуйте, батюшка.
Старик перевел взгляд на Волохова.
— А вы м-м-м… Павел? Я не ошибаюсь?
— Не ошибаетесь, господин игумен.
Слегка прищурившись, старик оглядел его.
— Я бы хотел с вами встретиться, господин Волохов. Полагаю, нам есть что обсудить. Если, конечно, вы найдете время.
— Не вижу в этом ничего невозможного, — сухо ответил Волохов, — Иван знает, где я живу. Ну, Ваня, — он обернулся к кровати, — поправляйся. Надумаешь в гости — милости прошу.
Осторожно пожав лежавшую поверх одеяла ладонь Ивана, он коротко кивнул старику и вышел из палаты. Игумен проводил его задумчивым взглядом.
— Он хороший, батюшка, вы не обижайтесь на него, — тихо сказал Иван. — Он себя винит…
— Ему не в чем себя упрекнуть, он сделал все, что мог, — прервал его игумен. — Ну, а ты не устал тут отдыхать? Не пора ли к нам вернуться?
— А меня отпустят?
— А кто это посмеет не отпустить, хотел бы я посмотреть, — шутливо нахмурившись, сказал старик. Затем, наклонившись к Ивану, шепнул: — Через неделю тебе аудиенцию назначили. Не догадываешься, кто? Патриарх!
По обе стороны двери стояли двое мужчин в темных костюмах. Выйдя из палаты, Волохов покосился на них. Неподалеку, возле стола дежурной медсестры, маялся Гусь. Увидев Волохова, он бросился к нему.
— Паша, что за дела? Я сижу в дежурке, там такие девочки! И вдруг во-от такая морда в дверь, — Гусь развел руки на ширину плеч, показывая размеры морды, — где, говорит, такой-то лежит? Я в коридор, а там старик этот в рясе с охраной. Тоже, видать, монахи. Уж больно рожи постные.
Волохов оглянулся на стоявших у дверей мужчин.
— Да, — продолжал Гусь, — а сзади главврач семенит. То с одной стороны забежит, то с другой. Тот, который спрашивал про Ивана, прямиком к старику. Шепнул что-то — и старик к Ивану в палату. Я было сунулся, да куда там. Обожди, говорят, человече!
— Все нормально, Володя, — сказал Волохов, — это свои, — он протянул руку, — ну, будь здоров.
Гусь пожал протянутую руку. Волохов не оглядываясь пошел к выходу.
На обочине Каширского шоссе возле джипа, припаркованного почти сразу за кольцевой автодорогой, стояли Брусницкий и Волохов. Мимо со свистом проносились автомобили. День был пасмурным. Брусницкий плотнее запахнул плащ.
— На Кубани до декабря тепло, не то что у нас, — сказал он. — Ей-богу, Паша, ей там лучше будет. У Ольги там родня, свой дом в станице.
— Да я и сам понимаю, — сунув руки в карманы, Волохов смотрел, как ветер гнет к земле молодые березы на обочине шоссе. — Ты знаешь, в последнее время какие-то мерзости чудятся. Все ли мы сделали. И ребят твоих жалко. Не думал я, что так все обернется.
— Тут, скорее, моя вина. Ты предупреждал, — Брусницкий вздохнул. — Вон, кажется, едут. Гусь звонил, сказал, Ивана из ЦКБ забрали. Сейчас спросим, — Брусницкий усмехнулся, — Гусь такой набожный стал, на праздники в церковь ходит. Пост, правда, не соблюдает. И все спрашивает меня, не приснилось ли ему.
Темно-синий джип проехал чуть дальше и притормозил на обочине. Гусь выбрался из машины и поспешил к ним.
— Здорово, мужики, — он пожал обоим руки.
— Привет. Что там с Иваном?
— Ха! Смех на новогодней елке!
— Ты ближе к делу.
— А я чего, — Гусь обиженно развел руками, — ты, Паша, когда ушел, старик из палаты выглядывает, манит своих мужиков, и выносят те Ивана под руки, а тот весь светится. Я ему: чего, мол, Иван? А он: всем, говорит, привет передай. И старик мне: напомни Волохову, что я с ним повидаться хочу. Я к руке его приложился — он не отверг. И все, отбыли.
Волохов пожал плечами.
— Ну, что ж, может, и к лучшему. А если господин игумен и вправду повидаться захочет — найдет.
Брусницкий погрозил Гусю пальцем.
— Ты, давай, поаккуратней езжай.
— Серега, ты меня знаешь! Поедут, как птичка в гнездышке. Перо не шелохнется. Как доберемся — отзвоню.
Ольга, стоявшая возле джипа, направилась к ним. На ней было длинное светлое пальто, на шее легкая косынка. Ветер трепал каштановые волосы. Она была совсем непохожа на ту измученную женщину, которую они нашли в доме возле заброшенной деревни. Только круги под глазами напоминали о пережитом кошмаре.
— Наверное, нам пора, — сказала она. — Павел, я очень благодарна вам, но все-таки прошу воздержаться от прощания. Для нее сейчас все мужчины похожи на… на Вадима.
Волохов хмуро взглянул на нее.
— И как долго это будет продолжаться?
— Не знаю, — Ольга раздраженно мотнула головой. Она поправила волосы с серебряными прядями, рассыпавшиеся по лицу. — Если что-то изменится, я вам сообщу. Сергей, — она повернулась к Брусницкому, — я вас умоляю, не бросайте Роксану. Она поправится быстро — на ней как на кошке все заживает.
— Вчера я забрал ее из больницы. Главврач сказал, что ничего серьезного. Просто шок, гематомы. Внутренних повреждений нет, — Брусницкий хмыкнул, — ругается она, как извозчик. Надо же, говорит, связал и избил, как последнюю уличную девку. Она все еще думает, что это был клиент. Очень темпераментная особа.
— Почему он не убил ее, хотел бы я знать, — пробормотал Волохов.
— Павел, — Ольга взяла его за руку и отвела в сторону, — вы увидитесь с тем э-э-э… человеком, который выручил нас в заброшенной деревне?
— Не уверен, — вздохнул Волохов, — боюсь, у него большие неприятности.
— Если все же увидитесь, передайте мою благодарность. Я чувствую, что эта встреча изменила мою жизнь.
Она кивнула всем, прощаясь. Гусь пожал руки Брусницкому и Волохову и поспешил к машине. Волохов подошел поближе и заглянул в салон. Светка полулежала на сиденье. Глаза ее были закрыты, на губах блуждала расслабленная улыбка. Ольга села рядом с ней, вытерла платком нитку слюны, протянувшуюся с ее губ, и помахала из окна рукой. Гусь плавно тронул машину.
Брусницкий с Волоховым смотрели вслед джипу, пока тот не скрылся за поворотом.
— Ты сейчас куда? — спросил Брусницкий.
— Домой. Домой, Сережа.
— Хочешь — отвезу.
— Не надо. Доберусь потихоньку. Теперь спешить некуда. До весны, во всяком случае.
— А что весной?
— А весной она родит ребенка. Знать бы от кого…
Гусь сунул было в рот сигарету, но встретился взглядом в зеркальце заднего вида с Ольгой и вздохнув выбросил сигарету в окно.
Благодарно кивнув, Ольга положила голову Светы себе на плечо, баюкая ее, как маленькую.
— Все хорошо, девочка, все хорошо. Мы его никому не отдадим...