Безумие! Натуральное безумие!
Однако, в проходы между редутами ударили колонны закаленных в боях австрийских батальонов, которые Евгений смог вечером прошлого дня отвести на отдых в арьергардные люнеты. Да, там постреливали, но изможденные люди хоть выспаться смогли немного.
Удар оказался столь неожиданным и мощным, что французы стали 'спешно отступать', бросая оружие и знамена. А само поле боя превратилось в натуральное столпотворение и кашу — малу. На что, собственно Евгений и рассчитывал, полагая, что маршал Виллеруа не решится открыть огонь по своим солдатам, под прикрытием которых и наступали колонны Евгения. Особенно картечью.
Но он ошибся.
Понимая опасность момента, маршал отдал приказ артиллеристам и те его выполнили. Не очень добросовестно, но все‑таки. Так что, первые колонны оказались едва ли не на три четверти уничтожены, к тому моменту, когда смогли ворваться на позиции батарей.
Евгений же тем временем, выводил остальные силы и строил в колонны, которые уже через четверть часа выступили быстрым шагом. Но подобное оказалось лишним. Герцог Виллеруа отступал. Потеряв всю свою артиллерию он, наслышанный о битвах при Престоне и Банбери, решил не искушать судьбу.
Евгений Савойский сложил зрительную трубу и устало вздохнул.
Битва была выиграна. Но он не знал, что делать дальше.
Да, урон, учиненный французам, был чудовищен. Сейчас было сложно сказать, сколько конкретно их полегло на этом поле, но счет шел явно на десятки тысяч. Двадцать? Возможно. Вполне возможно. Но и его войска сильно истощились. Он потерял треть своих строевых убитыми и ранеными!
Впрочем, Евгений не был хозяином положения. И потому, выполняя приказ Императора Священной Римской Империи, продолжил наступление. Раз за разом разбивая французов по 'методичке' Петра. Французы тоже предпринимали попытки атак колоннами, но сильная артиллерия союзников сводила эти попытки к катастрофам. Раз за разом. Ведь универсальных инструментов не бывает и все нужно уметь применять своевременно и к месту. А 'методичка' была только у Евгения.
Поэтому уже седьмого августа 1706 года он осадил Лилль, окончательно выбив французов из Испанских Нидерландов. К этому времени от его армии осталось всего десять тысяч человек. Ему предстояло последнее дело кампании. После которого войска Евгений посчитал необходимым отводить на зимние квартиры. Людям требовался отдых. Они и так сделали больше, чем могли.
Спустя полтора месяца. Вена
Иосиф I прочитал письмо о взятии Лилля и отбросил его на стол.
Да, победа. Да, такая, что для защиты Парижа, которому в будущей кампании станет угрожать принц Евгений, французы вывели войска из Северной Италии, позволив имперским войскам занять ее практически без боев. Однако это не радовало. Потому что на фоне военных успехов разворачивалась драма семейная, ужасающая Императора и совершенно выбивавшая его из колеи.
Когда его мать Элеонора Нойбургская поведала ему о проклятье королей, о котором узнала от Петра, то он не поверил. Подумаешь? Глупость восточного варвара. Да, он был верным другом и союзником. Но ведь испокон веков короли старались сохранить чистоту голубой крови и избегали брать в семью простолюдинов или недостаточно родовитых. А тут Петр со своими варварскими замашками.
Однако вымерла вся испанская ветвь его семьи, что наводило на грустные мысли. Иосиф гнал их от себя, но они накрепко поселились в голове, изводя и мучая сомнениями. А потом настал черед Австрийских Габсбургов. За подошедшее к концу лето этого года почило много его родичей. Обе дочери. Две сестры. Брат. Из родных и близких людей у него осталась только мать и сестра, вышедшая замуж за Петра. Впрочем, проклятье королей обрушилось не только на монаршую семью, но и родичей из числа тех, что третьего — четвертого и далее колена. Так что большой дом Габсбургов потерял свыше трех десятков своих представителей.
Иосиф был в ужасе и полном смятении.
А тут еще война. Зачем? Ради чего?
Но мать настаивала, и он не мог ее ослушаться. Да и поддержка мужа сестры — русского царя — очень помогла этим летом, позволив компенсировать не только полный разгром Англии, но и потерю флота. Однако его воля оказалась скована по рукам и ногам. Настолько, что делами продолжала управлять Элеонора, которая была уже не молода. А он предался молитве, прося прощения за грехи отцов и дедов. Что не замедлило сказаться на общей обстановке как в Вене, так и в Империи в целом, стены которой явственно зашатались.