Долги? Да, это святое. Больше того, я даже иногда прощал долги. Первым движением было, конечно, человеколюбие, я понимал, что напротив сидит такой же студент, как я, и всё равно я с него никогда ничего не получу.
Кстати, о тяжёлых временах. Вот сейчас все говорят: наше сегодняшнее тяжёлое время, такое тяжёлое время, такие тяжёлые времена. И вдруг я где-то читаю, что Глеб Успенский как-то спросил Тургенева: «Скажите, пожалуйста, вот сейчас (как раз были гонения на прессу, убийства, терроризм), сейчас очень тяжёлое время, Иван Сергеевич…» Тот отвечает: «Ну видите ли, батенька, если сейчас тяжёлое время, то раньше было невозможное. Если сегодня тяжело жить, то раньше было невозможно». Так что, очевидно, мы всегда будем говорить: тяжёлое время, тяжёлое время…»
Следует, однако, заметить, что преферансист в новеллах Трушкина постоянным персонажем отнюдь не является.
Артист театра и кино, потомственный преферансист. Сам он рассказывает об игре в своей жизни (цитируем в отрывках данное им телеинтервью):
«Я вырос в семье, где об игре знали не понаслышке. Детство было достаточно тяжёлое, папенька всё проигрывал на бегах, в карты он играл меньше. До сих пор помню, хотя это было, страшно сказать, лет 60 тому назад, — я проснулся… Всё помню, даже детскую кровать, небольшую, в сетках, — открыл глаза и увидел отца — могучего, красивого, и дождь красных тридцаток над собой. Он выиграл, по-моему, в первый и последний раз в жизни.
Что такое карты для меня? Ведь мы нищие были, абсолютно, копеечные. Я помню, в Театре Ленинского комсомола Иван Николаевич Берсенев, наш художественный руководитель, в связи с большими успехами перевёл во вспомсостав «Ленкома» нас с Леонидом Марковым, потом великим артистом, и мы получали 41 рубль. Мы играли, конечно, это был единственный досуг. И красивый. Причём никогда не делали из этого никакого коммерческого предприятия, после игры всегда складывали все выигрыши и посылали за бутылочкой…
В Ялте один из наших актёров как-то сел играть с очень богатыми людьми. Он сказал: «Ну, по одной только…» Он подумал, что, как мы всегда по копейке-то играли, так и всюду играют. Оказалось, они играли по десяти рублей — немало по тем временам. Когда он выиграл и ему придвинули эту кипу денег — он же мог столько же проиграть, а у него ничего не было, — он упал в обморок. Его долго, я помню, потом откачивали.
Наша съёмочная группа во главе с Юткевичем находилась в городе Фрунзе, где мы жили в диких условиях, ездили на съёмку за десятки километров. Измученные, мы приезжали, мылись и засыпали. А тем временем выяснилось, что у нас стали пропадать вещи. Я жил с Борисом Тениным, человеком удивительным, очень интересно рассказывавшем о цирке, об искусстве. Когда он был трезв, он молчал, и только я один выдерживал это молчание.
Однажды открылась дверь в номер и появился человечек, крепенький, толстый, в белом полотняном костюме: «А нет ли у вас… кого-нибудь в преферанс поиграть?» Я говорю:
«Я не играю в преферанс». Проходит два-три дня. Опять открывается эта дверь, опять этот человек: «А может быть, всё-таки сыграем в преферанс?» И в третий раз он пришёл… Через некоторое время шум в гостинице: у Юткевича украли костюм с лауреатскими значками, все документы — это перед отъездом в Китай!.. Ужас что было… Я пришёл в апартаменты к Юткевичу, там сидел толстый киргиз, министр МВД.
«А мне кажется, я знаю, кто украл, — сказал я. — Давайте машину и поедем по всем злачным местам».
Мы сели в «Победу» с охранником и поехали — в какие-то подпольные казино, в гашишные, в бильярдные… Ночь наступает. Луна, площадь, вокзал…
И возле дома стоит человек в белом костюме. И я говорю: «Я чувствую, это он». Мы выскочили. И я оказался прав! Это и был преступник!
Я знаю много разных историй о картах, и трагических, и комических. Человек всегда связан с какой-либо игрой. Кому-то игра приносит разорение, смерть, самоубийство, кому-то — радость. Сам я игрок-то слабенький, но люблю и уважаю это дело. В игре уважаю всё: и рок, и случай, и везение, и умение. Единственное, чего не принимаю, шулерство. Я знаю, время у нас страшное, первоначального накопления, у меня один друг разорился и чуть не покончил самоубийством, потому что играл с шулерами. И уже есть техника, уже какие-то зеркала за спиной, и уже нечестность… Шулерство отрицаю, ненавижу во всём — в политике, в любви, в искусстве, в картах… А перед мастерством, высоким профессионализмом глубоко преклоняюсь.