— А чего стоял?
— Чего? Известно чего: проезжего ждал!
— Ну, дурак и есть! — послышался голос Мишки. — Ведь было сказано, пока наших не выпустят, остановиться.
— Го, го! дураки вы, если так решили. Остановитесь, все скажут: они и душили! А их выручать надо.
— Лучше двое, чем все!
— Небось! Лучше ни одного...
— Жди, дурак! У них там завелся черт Путилин. Всех вынюхает.
— А я ему леща в бок.
Я тихо засмеялся. Если бы знал Павел Славинский, кого он приютил у себя!..
Они продолжали говорить с полною откровенностью.
— А у Сверчинского кто?
— Сашка с Митькою.
— А они как решили?
— Да как я, души!..
И пришедший грубо расхохотался.
— Значит, к тебе и добра не носить? а?
— Зачем! Носить можешь. Я куплю.
— Ну, то-то! Так бери!
И на стол упало что-то тяжелое.
— Постой! — вдруг сказал Мишка, и я услышал его шаги.
Я тотчас раскинулся на тюфяке и притворился спящим.
Он нагнулся и ткнул меня в бок.
Я замычал и повернулся.
Он отошел.
— Что принес? — почти тотчас раздался голос Павла.
— А ты гляди!..
Послышался легкий шум, что-то стукнуло, потом раздалось хлопанье по чему-то мягкому, и все время шел разговор отрывочными фразами.
— Где достал?
— А тебе што?
— Нет. Я так. Дрянь уж большая.
— Скажи пожалуйста, дрянь! За такую дрянь по 100 рублей платят!
— Где как, а у меня красненькую...
— Красненькую. Да ты жид, што ли!
И тут поднялся такой гвалт, что от него впору было проснуться мертвому.
— Тише вы, дьяволы! — закричал наконец Мишка. — Ведь тут... — И он не договорил, вероятно, сделав жест.
— А ну его! — отозвался хозяин. — Он нашим будет! Ну, 20 рублей и — крышка!
Они опять стали кричать. Потом на чем-то поладили.
— Ну, пошел, — сказал пришедший.
— Куда?
— А к соседу. Пить. Идем, што ли...
— Можно! — отозвался хозяин. — А ты?
— Кто же дом постережет? — ответил Мишка. — Нет, я останусь!
— Как хочешь...
— Ха-ха-ха! — загрохотал гость. — Он не соскучится!
— Мели, мели!..
Послышалось шарканье ног, пахнул холодный воздух, хлопнула дверь, и все стихло.
Через минуту Мишка прошел мимо меня и стукнул в дверь, за которую ушли девушки.
— Стефа! — окликнул он. — Иди! Никого нет...
Он отошел. Почти тотчас скрипнула дверь, и мимо меня мелькнула Стефания, босиком, в длинной холстинной рубашке.
Раздался звук поцелуя.
— Куда отец ушел?
— С Сашкой в девятый нумер. До утра будут.
И снова раздались поцелуи и несвязный шепот.
Интерес для меня окончился, и я заснул.
Еще было темно, когда Мишка разбудил меня и сказал:
— Я иду в город. Иди и ты!
Я тотчас вскочил на ноги.
Мишка с детскими, невинными глазами производил на меня впечатление разбойника.
Впоследствии, во время своей службы, я не раз имел случай убедиться, насколько ошибочно мнение, что глаза есть «зеркало души».
Самого Славинского не было. Стефания лениво нацедила какой-то коричневой бурды в кружку, предложив ее мне вместо кофе.
Я выпил и взял картуз.
— Заходи, — просто сказала Стефания, — отец покупает разные вещи!
— Это на руку! — весело ответил я. — Буду нынче же.
— Если не попадешься, — прибавил Мишка.
— Сразу-то? Шалишь!.. Ну, прощенья просим!
Я простился с девушкой за руку и пошел.
Мишка задержался на минуту, потом догнал меня.
— Хорошо спал? — спросил он.
— Как собака!
Мы сделали несколько шагов молча; потом Мишка стал говорить, сперва издалека, потом прямее.
— Теперь в Питере вашего-то брата, беглых разных, пруды пруди! Только не лафа им...
— А что?
— Ловят! Уж на что шустрые ребята, что извозчиков щупали, а и тех всех переняли... Опять же воров...
— Меня не поймают...
— Это почему?
— Потому один буду работать.
— И хуже. Обществом куда способнее! Тебе найдут, тебе укажут. Действуй! А там и вещи сплавят, и тебя укроют... Нет, одному куда хуже! Ты вот с вещами... а куда идти? Иди к Павлу. Ты с ним сдружись. Польза будет!
— А тебе есть польза? — спросил я смело. Он усмехнулся.
— Много будешь знать — скоро состаришься! Походи к нему, увидишь. Ну, я в сторону!
Мы дошли до Обводного канала.
— Прощай!
— Если что будет али ночевать негде, иди к Павлу!
— Ладно! — ответил я и, простившись, зашагал по улице.
Мишка скрылся в доме Тарасова.
Я нарочно делал крюки, путался на Сенной, петлял и потом осторожно юркнул в свою Подьяческую, где тогда жил.