Я увидел, как около красавицы — волжской купеческой дочери — завертелся на одной ноге рыжий детина.
Вдруг вся масса сумасшедших людей закружилась, затопала, завизжала и, подобно урагану, понеслась друг за дружкой в круг, слева направо.
Страшная комната задрожала. Отрывочные слова песни, ужасная топотня голых ног о пол, шелестение в воздухе подолов рубах, свист мелькавших в воздухе платков и полотенец — все это образовало один нестройный, страшный, адский концерт. Казалось, в одном из кругов ада дьяволы и дьяволицы справляют свой бесовский праздник.
— Ах, Дух! Ах, Дух! Царь Дух! Бог Дух! — гремели одни.
— О, Eгa! О! О, Eгa! Гоп-та! — исступленно кричали другие.
— Накати! Накати, благодать, накати! — захлебывались третьи.
— Отсецыте убо раздирающая и услаждающая, да беспечалие приимите! Струями кровей своих умойтесь и тако с Христом блаженны будете! Храните девство и чистоту! Неженимые не женитесь, а женимые разженитесь! — высоким, тонким бабьим голосом до ужаса страшно кричал старший приказчик. — Отсеку! Отсеку! Печать царскую наложу! В чин архангельский произведу! Божьим знаменьем благословлю! Огненным крестом окрещу! Кровь жидовскую спущу!..
Но старика приказчика теперь плохо слушали. За общим гвалтом, за этим диким ужасным воем его слова терялись. Едва ли не один я их слышал. Огни вдруг стали притухать. Я увидел, как бесновато скачущий перед красавицей Аглаей Обольяниновой рыжий парень в белой рубахе исступленно схватил ее в свои объятия и повалил на пол.
Времени терять было нельзя. Надо было воспользоваться удобным моментом общего повального безумия, ибо началась отвратительная по своему бесстыдству оргия.
Я тихонько выполз из-под стола и пополз по направлению к выходной двери комнаты, ведущей к той, откуда можно было выбраться через люк.
Благополучно миновав — благодаря полутьме — это пространство, я бросился к лестнице люка и быстро поднялся по ней. Но лишь только я попал в верхнюю пристройку, как передо мной выросла огромная фигура.
— Стой! Откуда? Почему до «пролития благодати»? — раздался свистящий шепот.
Я почувствовал, как железная по силе рука схватила меня за шиворот.
— Сатана бо есмь! Сатана бо есмь! — дико вскрикнул я и, быстро выхватив свой фонарь, направил свет его на лицо державшего меня.
Я забыл вам сказать, что пальто свое я снял и спрятал за ткацким станком, что я находился в моей мантии Антихриста. Страшный крик ужаса вырвался из груди рыжего детины.
Он отпрянул от меня и застыл.
— Свят, свят, свят!.. Сатана... дьявол... Чур меня!..
— Погибнешь! — грянул я и быстрее молнии бросился бежать к воротам.
Стражник, прислуживающий около них, при виде развевающейся белой фигуры с изображением красных чертей, мчащейся с фонарем, бросился лицом наземь. А остальное вы знаете.
Да, остальное мы знали, я и агент, чуть не три часа стоявшие и мерзнувшие под прикрытием забора.
Мы видели, как около трех часов ночи из ворот таинственного дома выскочила белая фигура.
— Это он! — шепнул мне агент.
Мы бросились к этой фигуре, которая оказалась действительно Путилиным.
Агент накрыл его своим пальто. Мы не шли, а бежали и вскоре очутились в нашей гостинице.
Таковы были приключения первого московского похождения. Таков был рассказ Путилина.
Стрелка часов показывала около шести часов утра. Путилин был спокоен, хотя немного бледен.
Мы с агентом слушали его, затаив дыхание.
— Вот что, голубчик, сию минуту летите на телеграф и сдайте эти депеши! — обратился Путилин.
Он быстро набросал несколько слов на двух листках, вырванных из записной книги.
Когда мы остались одни, Путилин подошел ко мне и сказал:
— Запомни на всю твою жизнь, что я никогда не испытывал такого леденящего кровь ужаса, какой я испытал несколько часов тому назад. Я, закаленный в сыскных боях, был близок к обмороку.
— Скажи: есть ли практическая цель твоего безумного риска?
— Как посмотреть на этот вопрос... — загадочно ответил он.
— Но ты ведь разыскиваешь сына миллионера?
— Да.
— Какое это имеет отношение к нему?
— Никакого. И, представь, в то же время — большое. Ты знаешь мою «кривую»? Если она вывезет меня завтра, я буду триумфатором. Я упрям. Я — если хочешь знать — скорее упущу дело, чем разрушу эту «кривую». Но мне кажется, что я не ошибаюсь в данном случае.
— Стало быть, завтра предстоит похождение...
— Решительнее сегодняшнего... — усмехнулся Путилин. — Честное слово, или завтра твой друг совершит что-то, или московские сыщики будут смеяться над «знаменитым» Путилиным. Дай мне рюмку коньяку. Я чувствую себя прескверно... Сейчас я засну.