Я немедленно велел закладывать мою гнедую лошадку и через несколько минут мчался уже к моему другу.
— Что с Иваном Дмитриевичем? — быстро спросил я курьера.
— Ничего-с... — удивленно смотря на меня, ответил сторож.
Я влетел в кабинет. Путилин сидел за письменным столом, проглядывая какие-то бумаги.
Он взглянул на меня и с улыбкой бросил:
— Я знал, что ты сейчас приедешь. Я ожидал тебя.
— Что с тобой? Ты заболел?
— Я? Наоборот: чувствую себя превосходно.
— Так что же это значит? — протянул я ему номер газеты.
Путилин усмехнулся:
— Ах, ты про эту глупую заметку? Мало ли что врут репортеры.
— Но откуда, скажи, они могли пронюхать об истории с гробом?
— А черт их знает...
Я подивился в душе тому безразличию и спокойствию, с какими мой друг отнесся к появлению в газете сенсационного разоблачения.
— Если ты свободен, приезжай, дружище, часа в три, — сказал Путилин.
В три часа я был у него.
— Пойдем. Я хочу тебе кое-что показать.
Итальянский ученый
Тот, кто никогда не бывал в сыскных музеях, не может себе представить, какое это мрачное и вместе с тем замечательно интересное место!
Мрачное потому, что все здесь напоминает, вернее, кричит о крови, ужасах преступлений, самых чудовищных; интересное потому, что тут вы наглядно знакомитесь со всевозможными орудиями преступлений.
Какая страшная коллекция криминально-уголовных «документов». Чего тут только нет! Начиная от простой «фомки» и кончая самыми замысловатыми инструментами, на некоторых из них зловеще виднеются темно-бурые, почти черные пятна старой запекшейся крови.
Ножи, револьверы, кинжалы, топоры, веревки, мертвые петли, «ошейники», пузырьки с сильнейшими ядами, шприцы, с помощью которых негодяи отравляли свои жертвы, маски, фонари с потайным светом.
О, всего, что тут находилось, немыслимо перечислить!
Тут воочию вставала перед устрашенным взором вся неизмеримая по глубине и ужасу бездна человеческого падения, человеческой зверской жестокости, жажды крови.
Страшное, нехорошее это было место.
Посередине комнаты стоял знаменитый гроб лилового бархата. Путилин бросил на него быстрый взгляд и, подойдя к нему, поправил подушку.
— Вот он, виновник моих злоключений!.. — задумчиво произнес он. — Правда, он выглядит все таким же, друже?
— Ну, разумеется. Что с ним могло сделаться? — ответил я, несколько удивленный.
— Ну, а теперь мне надо с тобой поговорить.
— Великолепно. Ты только скажи мне, для чего ты заказал вчера несчастному гробовщику второй гроб с двойным дном?
Путилин рассмеялся.
— Да так, просто фантазия пришла. Наказать его захотел.
Конечно, это объяснение меня не удовлетворило.
Я почувствовал, что сделано это моим другом неспроста. Но для чего? Я, однако, решил об этом у него не допытываться.
— Так в чем дело?
— А вот видишь ли: не улыбается ли тебе мысль сделаться на сегодня, а может быть, и на завтра сторожем нашего музея?
Я от удивления не мог выговорить ни слова.
— Если да, то позволь мне облачить тебя вот в этот костюм.
И с этими словами Путилин указал на форменное платье сторожа-курьера, приготовленное им, очевидно, заранее.
— Тебе это надо? — спросил я моего друга.
— Лично мне — нет. Я хочу доставить тебе возможность насладиться одним забавным водевилем, если... если только, впрочем, он состоится. Говорю тебе откровенно, я — накануне генерального сражения.
Я ясно видел, что Путилин был действительно в нервно-приподнятом настроении.
— Но ты, конечно, дашь мне инструкции соответственно с моей новой профессией, вернее — ролью? Что я должен делать.
— Ты останешься здесь. Лишь только ты услышишь первый звонок, ты придешь ко мне в кабинет. А там я тебе все объясню быстро и скоро.
Я начал переодеваться и вскоре превратился в заправского курьера-сторожа.
Мой друг напялил мне на голову парик, прошелся рукой искусного гримера по моему лицу и затем внимательно оглядел меня с ног до головы.
— Честное слово, доктор, ты делаешь громадные успехи!
И покинул меня.