— Поешь, однако, — сказал человек и протянул Василию лоснящееся розово-золотистое полено.
Анархист принял полено, понюхал его и прикрыл глаза, — Божественный аромат. Что это? Так может пахнуть только рыба моей мечты.
— Балык это. Ешь давай. Просто будешь есть или спирт тебе надо?
— Спирт? У вас есть спирт?
— Есть мало-мало, — кивнул человек и протянул Василию граненую бутыль зеленого стекла с тисненой надписью «Фактория Хлудова. Пушнина, меха, золото».
Василий прочел надпись, покачал головой и приложился к бутыли. Спирт, настоянный на горьких кореньях, обжег ему желудок. Он вытащил из-за пояса нож, отхватил кусок золотого бревна и бросил его в рот. Кусок истаял и самостоятельно просочился вслед за спиртом. Анархо-синдикалиста охватило неземное блаженство.
— Когда я жил в столице, я был уверен, что вкуснее бараньего шашлыка бывает только шашлык из барашка, — поведал
Василий деревянному человеку интимным тоном. — Представляете, как я ошибался? Теперь, после встречи с вами, мне придется кардинально пересмотреть мои кулинарные пристрастия. Но знаете, я не жалею об этом. Век живи — век учись. Вам не холодно нагишом? Магадан все же не Ялта.
— Ялта далеко, — проскрипел человек. А я тут у поморов. Нужен я им. Без меня не могут. Мех зимой одену. Летом не положено.
Возник низкий утробный гул, и по блеклому с проступившими звездами небу поплыла тучная стрекоза вертолета.
— Ищут, что ли, кого, — следя за вертолетом, сказал беглый зэк.
— Врача в колонию повезли, — успокоил Василия человек. — Совсем молодой парень. Приживется ли? Пора, однако, нам прощаться. Ждут меня. В дороге кормиться рыбой будешь. Много рыбы теперь будет в ручье. Рубахой будешь ловить, Василий Терентьевич.
— Вы меня знаете? — удивился анархист. — Разве мы знакомы? Да-да, теперь мне кажется, что мы где-то встречались. Не могу вспомнить, как вас зовут.
— Угро-Вугро я. Идол местный. В лазарете меня видел и у шамана. Там я в виде чурок деревянных. Из бревен в море найденных они меня вырезают. Темный народ, однако. Язычники. Вспомнил?
— Угро-Вугро, — повторил анархист, отрезая толстый ломоть рыбного полена, — как же, как же, разумеется, вспомнил. Я, признаться, думал, что они вас выдумали.
— Правильно думал, однако. Выдумали для защиты от всяческих напастей. Давно уже выдумали вот такого, какой есть. Ничего более пристойного не могли измыслить. Темный народ, дремучий. Вот вы другое дело. У вас Бог так Бог. Покойников воскрешает. Ну и, конечно, ему храмы, иконы, колокола. — Угро-Вугро завистливо вздохнул. — А ты говоришь, меха надень. Не положено. Идол, он и есть идол. Какие уж тут меха.
— Завидуете? Зависть темное чувство, — сообщил идолу анархист, прожевывая балычок.
— Да не завидую, — махнул рукой темный бог тундры, — кое-что могу и я. Поскромнее, однако. Покойников оживлять не берусь, а так по мелочи. Над рыбкой вот власть имею. А у вас тоже иногда черти-те что творится в храмах. Нет, не завидую, Да что об этом говорить. Ладно, пойду я. А ты поспи еще. Ложись и поспи.
— Но если вас выдумали, и вы на самом деле не существуете, то как же спирт и рыба?
— Как же это я не существую, если меня выдумали? — возмутился Угро-Вугро, сердито скрипнув организмом. — Удивляешь меня, Василий Терентьевич. Интеллигентный человек, сын академика, книги умные читал, а говоришь несусветное. Всякий мир выдуман. Миры всегда кто-то придумывает! И в придуманных мирах всегда найдутся и спирт, и закуска. Чего там только не бывает, если присмотреться. Как же иначе? Тебе ли, убежденному анархо-синдикалисту, не знать об этом. Спи, однако, пойду.
Василий послушно лег и, засыпая, увидел, как темный бог исчез, растворился в туманном воздухе тундры, рассыпав вокруг себя цветные сполохи северного сияния.
Разбудили анархиста вопли спутника. Тот метался по холму, махал руками и что есть силы орал. В небе снова гудел вертолет. Василий схватил ружье и прицелился в адмирала.
— Ошалел? Пристрелю дурака. Ложись!
— Стреляй! Стреляй, Василий Терентьевич в воздух! Пусть заметят нас и подберут. Пропадем иначе. Ни за понюшку пропадем. Нипочем нам не дойти. Подохнем от голода.
Анархист посмотрел на вертолет, который, вероятно, доставив пассажира в колонию, возвращался на базу, отбросил ружье, громко зевнул и помотал головой.
— Сейчас же прекратите истерику. За попытку нарушить план кампании лишаю вас, гражданин Жора, звания адмирала. Будете состоять при мне юнгой-ординарцем и в особых случаях исполнять службу вахтенного боцмана. — Он протянул новоиспеченному юнге зеленую бутыль, балык и нож. — Приказываю вам выпить для просветления мозгов три глотка спирта, закусить и отправляться на ручей за провизией.
Юнга-ординарец перестал орать и изумленно уставился на старую бутыль.
— Что это? Откуда?
— Пока вы спали, я обнаружил схрон сибирского первопроходца Хлудова. Полагаю, горностаевый магнат оставил это для нас. Пейте, гражданин Жора. Обмойте новые боцманские лычки.
— А это? Что это? Рыба?
— Балык от первопроходца. Закусывайте, гражданин Жора. И поторопитесь, нас ждет богатый улов на подведомственном ручье.
— Слушайте, Василий Терентьевич! За кого вы меня держите, чтобы я поверил за копченую рыбу от дореволюционного купца?
— За одессита, — серьезно ответил анархист и повторил с нажимом: — За одессита!
ГОЛГОФА.РУ
Никодим Петрович метался в райских кушах чулана, как тигр в вольере. Углядев низложенную старуху у древа познания, он готов был растерзать ее в клочья от досады.
— Распустила, старая перечница, контингент. Давить нужно было смуту в зародыше. Каленым железом выжигать, чтобы неповадно. А ты их трехразовым супом кормила. Выкормила смутьянов, мать их! Как вот теперь? Большие деньги горят. Вполне приличные бабки. В самое ближайшее завезут на твой полигон партию конфиската. Китайские мобильники завезут. Агромадную партию. Уже и с покупателем договоренность есть. И что теперь? Так и будем мартышками в этих джунглях прыгать? Выбираться нужно из этой благодати чуланной. Нельзя, чтобы деньги пропали.
Низложенная перечница согласно кивала, но поделать ничего не могла. На Федю тоже надежды не было. Никодим Петрович рычал, вспоминая оборотня в погонах, и клялся урыть изменника при малейшей возможности.
— Эй, есть тут кто?! — заорал сержант и саданул сапогом в дверь.
— Ага, есть, — откликнулся из кухни однорукий бомж Славик, назначенный Тайгером тюремщиком при чулане. — Чего тебе? Баланда из бычков будет только вечером. Товарищ Тайгер перевел вас на одноразовое питание.
— А ключ от двери у тебя есть? — ласково спросил Никодим Петрович.
— Нету. Ключ у товарища Тайгера. Он придет и вам баланду просунет.
— А ты тогда зачем тут?
— Приставили следить, чтобы побега не было.
— Как же мы убежим, если заперто?
— А кто вас знает? Может, у вас отмычка какая?
— Была бы отмычка, я бы тебя по стеночке размазал, — ласково прошептал Никодим Петрович.
— А был бы у тебя ключ, выпустил бы нас, господин Славик? — еще ласковее спросила старуха Извергиль.
— Зачем это? Вы есть классово чуждый элемент и изолированы от общества, чтобы не разлагали массы.
— Я же тебя, дурня однорукого, приютила, кормила и пойла, напомнила бомжу старуха.
А кто для вас контейнер с курями нашел?
— Так тухлые же были.
— Видел, как ваш повар их зажарил и отправил на рынок. Эксплуатировали вы нашего брата, использовали наш труд заради прибавочной стоимости. Товарищи Аксакал и Тайгер нам открыли глаза. Хватит. Кончилось ваше время. Теперь сами будем курей жрать, если найдем. Попили нашей кровушки, кровопийцы. Поизмывались. А этот, которого к высшей мере… ну, который без права переписки, фонтанов нас лишил из наших природных недр. Разве можно такое простить? Нет, теперь вы за все ответите простому народу.