— С удивлением, мадам. А вы?
— Я с надеждой, — басом пророкотала Извергиль. — Что же тебя в Нем удивляет?
Софокл вынул из кармана штанов большой несвежий платок и вытер им потный с залысинами лоб.
— Многое, королева. Многое. Кого и от кого Он спасал? И спас ли? В чем социальный, общественный смысл действия? Если это рекламная акция…
— Что?! — вызверилась детская актриса.
— Перестань, Мадонна! Не лицедействуй! Не строй из себя мать Терезу. Это персонаж не твоего репертуара, — осадил ее бывший литератор. — Так вот, если это была реклама десяти Заповедей Творца, повторение рецептов праведной жизни, обращенное к ученикам и окрестному люду, то удивляет весьма скромный результат акции. Кого Он выучил? Кто спустя двадцать веков живет по этим заповедям в надежде на радости загробной жизни, опасаясь неотвратимости Божьего Суда. Кто, королева? Вы встречали в своей жизни хоть одного праведника? Я не встречал. Неужели Всемогущий и Всеведающий не мог найти иной, более действенный, способ внедрить в людей Мораль и Нравственность? Вот вы сказали, что живете с надеждой. На кого, королева?
— Ha него, — совсем тихо прошептала старуха Извергиль, подняв указующий перст.
Все запрокинули головы и увидели в струящемся мареве расплывающийся образ с распростертыми крылами.
АГГЕЛ.РУ
Опустившись на заросший сорным кустарником склон горы, аггел хотел было, как положено по инструкции, воссиять, но никого, кроме большой любопытной крысы, не узрев, передумал. Он отстегнул оба посадочных крыла, аккуратно сложил их и сунул в заплечную торбу. Продираясь через колючий кустарник к свалке, аггел вдруг увидел босого заросшего смоля ной бородой мужика в тельнике и драных шортах. Он снова хотел приветливо воссиять, но, разглядев то, чем встречный занят, вздохнул, поправил торбу, сделался совершенно невидим и вышел на прогалину между кустами с многочисленными следами костров. Бородатый сидел на гнилом пеньке и пек в угольях ворону. По лысой полянке, смешавшись со смрадом торфяной гари, распространился аромат печеного мяса. Мужик сорвал большой лист лопуха, развалил на нем приготовленную птицу и что было силы завопил:
— Верка-а-а!!!
Никто не отозвался. Он вывернул из вороньей тушки лапу, очистил ее от перьев и пуха, в момент обглодал и повторил вопль. На этот раз из кустов вышла девочка лет восьми.
— Чего орешь? Тут я. Лисички вот нашла. — Она положила рядом с кострищем целлофановый пакете грибами.
— Червивые небось. Садись ешь!
— Хорошие. Мелкие выбирала.
Девочка присела рядом с бородачом и принялась за ворону. Через минуту с птицей было покончено. Мужик тем временем срезал ножом осиновый прутик, очистил, нанизал на него грибы и сунул их в тлеющий огонь костра. Когда грибы скукожились, потемнели и дали дух, он вынул прутик, сжевал один грибок для пробы и передал прутик девочке.
— Ешь.
— А ты?
— Ешь, Тебе расти нужно, а в грибах белок и аминокислоты. Ягоду бы нужно поискать, в ней глюкоза.
— О Господи! — сказала девочка, взяла прутик и принялась зубами стаскивать с него грибы один за другим.
Когда прутик полностью обнажился, аггел проявился, подошел к костру и сел рядом с девочкой.
— Дай-ка его мне.
Девочка протянула аггелу обожженный осиновый прутик, с просила удивленно:
— Ты почему голый?
— Так положено. А ты куда смотришь? Не бери в голову. Муляж это. Реквизит. Как бы по образу и подобию. Поняла?
— Ага, поняла. Ничего я на него не смотрю. Больно надо. А ветка тебе зачем?
— Чудо сейчас сотворю седьмой категории. Бородатый мужик закрыл рот, протер кулаком глаза, содрал с себя тельник и протянул аггелу.
— Надень.
— Вообще-то не положено, — засомневался аггел, потом посмотрел на девочку, вздохнул, снял с плеча торбу и облачился в матросское.
Тельняшка сидела на нем мешком и свисала до колен,
— Все, теперь не мешайте. Буду сосредотачиваться и входить в раж.
Он замер, прикрыл глаза и с полминуты был совершенно неподвижен. Потом ткнул прутик в землю, простер к нему длани и совершил над ним ритуальные мановения. Прутик послушно дрогнул, укоренился, покрылся листвой и начал быстро расти, становясь деревом. Через минуту на нем вызрели крупные янтарные плоды.
— Насыщайтесь, — устало произнес аггел и прилег в тень дерева. — В них, в яблоках этих, всяческой глюкозы и сахарозы навалом. Сиречь изобилие есть. Ни с какой ягодой не сравнить. Ешьте, а я вздремну.
— Дела, — сказал мужик и отодвинул девочку от дерева. — Я вначале. Мало ли чего.
— Чего это, чего? — встрепенулся аггел и в который раз вздохнул.
— Так впервой же, — смутился мужик. — Непривычные мы. Мы же ни сном ни духом, а тут халява.
— Тебя не Фомой ли зовут? — спросил аггел.
— Фома Кузьмич, — обрадовался бородач, — а она дочь моя Верка. Дщерь по-вашему, — поправился мужик и сделал строгое лицо.
— Дела, — согласился с мужиком аггел, засыпая.
Спал он совсем недолго, а когда проснулся, увидал, что девочка собирает внезапно выросшие на обугленной поляне незабудки, а мужик сидит рядом с ним и скребет ногтями густую поросль на груди. Аггел встал и надел на плечо торбу с крылами.
— Жарко, — сказал мужик. Аггел промолчал.
— Пивка бы холодненького, — сказал мужик. — Можешь? Аггел посмотрел на небо, кивнул и начал:
— В одном поселке городского типа жил мытарь. И было у него… — Аггел замолчал, снова взглянул на небо и продолжил: —…сто белых коз с козлятами и сто черных. И были у него еще жены, куры, злато-серебро и иные припасы. И вот однажды…
— Сколько? — удивился мужик.
— Без разницы. И вот однажды…
— Как это без разницы? — возмутился бородач. — Двести коз да еще с козлятами в поселке городского типа? Не верю. Где он там их держал? Думай, что говоришь.
— На скотном дворе, в хлеву, — неуверенно предположил аггел.
— Больше двухсот голов скота? Не верю.
— А ты постарайся поверить, Фома Кузьмич. Я же тебе не от фонаря глаголю, а от…
— Не верю, — отрезал бородач. — Давай разберемся с пивом. Жара, сил нет.
Аггел посмотрел на неверующего Фому, прикрыл глаза, сел на незабудки, сказал тоскливо:
— Посох нужен. Посох и камень большой.
— Для пива?
— Ну, про пиво забудь. Вино могу.
— Кислое? Сухарь?
— Ну, могу кислое.
— Посох, значит. Это дело плевое. А где, же я тебе камень возьму?
— Ладно, — согласился аггел, — можно без камня. Мужик зашел в осинник, срезал ветку потолще, очистил с нее листву, дал аггелу.
— Годится?
— Не так чтобы. Ладно, сойдет.
Аггел ухватил ветку, с силой ударил ее концами землю и стал смотреть, что будет. К ним подошла девочка с большим букетом голубых цветов.
— Что это вы?
— Пить хочешь? — спросил ее отец.
— Ну, — согласилась девочка.
— Место неправильное, — сказал аггел, вытащил из земли ветку, отошел на два шага и повторил удар.
В земле хлюпнуло, в месте удара образовалась крохотная черная лужица, и запахло соляркой. Аггел выдернул ветку, принюхался и долго смотрел в небо.
Фома Кузьмич сунул палец в лужицу, понюхал его и брезгливо вытер палец о порты.
— Нет. Ничего не выйдет. Откуда ему взяться, если экологии нет.
Аггел взглянул на него, покачал головой и так хватил веткой о землю, что от нее отлетели щепки. Из земли тотчас забил фонтан рислинга.
— Ну ты даешь! — изумился неверующий Фома и припал к струе.
Аггел отбросил остатки ветки.
— Не торопись. Видишь же, рыжее еще. Если камень, можно сразу, а так нужно чтобы все промылось.
Спустившись с горы и увидав мусорные холмы, аггел снял с плеча торбу, одернул тельник, взглянул на Фому Кузьмича с дочерью.
— Отойдите на семнадцать саженей.
Фома Кузьмич рыгнул рислингом и сел на пенек.
— Зачем это?
— Так положено. Для вящей безопасности. Мне воссиять требуется по случаю.
— Воссиять? Тебе? По какому такому случаю?
— Народ встречный. Люди кое-какие. Положено.