Что это — некие закулисные договоренности или политические уступки?
Служка неверно истолковал мою задумчивость и лихорадочно зашептал:
— Монастырь Трех Святых основан на месте, где погиб святой Рафаэль со товарищи!
Я отстраненно кивнул, поскольку прекрасно помнил историю о том, как вскоре после Дней гнева один из учеников Пророка с присными отправился нести свет истинной веры на этот берег Рейга, но пал в неравной схватке с отрядом имперских книжников. Тогда воссияло сразу четверо истинных праведников, поле боя стало святым местом. Мне доводилось там бывать, и более мощную энергетику я ощущал лишь в Сияющих Чертогах, да еще нескольких ренмельских храмах на том берегу Рейга.
Поблагодарив служку, я постоял рядом с Уве, а после окончания его транса нанял портшез и велел мускулистым носильщикам доставить нас на почтовую станцию. Там пригляделся к висевшей на стене карте окрестных земель и задумчиво огладил бородку.
— Думаете посетить этот монастырь в… как его?.. Зарьиной пустыни? — спросил Уве, которому я на обратном пути поведал о судьбе мощей.
— Если потом не заворачивать в Миену, крюк выйдет не такой уж и большой. Потеряем самое большее полдня пути.
— Лично я не откажусь посетить святое место, — сказал школяр, — но что скажет на этот счет маэстро Салазар?
Я рассмеялся и похлопал Уве по плечу.
— Уверят тебя, Микаэль возражать не станет. Надо будет только купить в дорогу побольше вина…
У маэстро Салазара мое желание посетить Зарьину пустынь понимания не нашло.
— Совсем сдурел? — округлил он глаза, узнав об очередном изменении планов. — Окстись! Святее понтифика тебе, один черт, не стать!
— Прикуси язык! — резко бросил я. — И думай, что, где и кому говоришь!
Микаэль фыркнул и потянулся за глиняным кувшином, налил в кружку вина и уже без былой экспрессии сказал:
— Сейчас слишком поздно. Засветло добраться не успеем. Не успеем — не успеем.
— Только полдень минул, — не согласился я с этим аргументом, взял с деревянного блюда запеченную луковицу, откусил, прожевал и решительно объявил: — Успеем!
Марта печально вздохнула и спросила:
— Но зачем, Филипп, нам туда ехать?
— Вот! — воздел маэстро Салазар к потолку указательный перст. — Устами… — Он смерил ведьму озадаченным взглядом, встопорщил усы и замялся. — Не младенца, факт. Девицы? Тоже не подходит. С другой стороны, незамутненность сознания определенно присутствует…
— Хватит! — вспыхнула Марта и даже покраснела, но отнюдь не от смущения, а исключительно по причине крайнего раздражения. — Уже напился!
Я заглянул под стол и обнаружил у ног бретера еще два кувшина, как водится — пустых.
— А что такого? — развел руками маэстро Салазар. — Выпил-выпил. Почему нет?
— Епитимью бы на тебя наложить, — вздохнул я, забрал у подручного кружку с вином, приложился к ней сам. — В общем, доедаем и выдвигаемся.
Я начал перекладывать с блюда на тарелку жареные куриные крылышки, а Микаэль с невозмутимым видом подтянул к себе кружку Марты и набулькал в нее вина.
— На трезвую голову никуда не поеду! — заявил он, хлебнул и добавил, будто оставалась какая-то недосказанность: — Не поеду — не поеду!
— Филипп, а ночь мы где проведем? — спросила Марта. — Я не хочу ночевать в монастыре!
— И не придется, — уверил я ведьму. — Остановимся в одной из окрестных деревень.
Девчонка тягостно вздохнула и спросила:
— Бывал уже там прежде?
— Бывал-бывал, — пробормотал маэстро Салазар. — Дыра дырой.
— Доводилось, — ответил я на вопрос ведьмы. — Туда приходит множество паломников, и не только нищенствующих монахов, с ночлегом проблем не будет, не волнуйся.
— Нам и здесь неплохо, — резонно заметил Микаэль.
Я его высказывание проигнорировал, приступил к трапезе и сказал:
— Вы ешьте, ешьте! Не рассиживайтесь!
Уве выскреб себе остатки пшеничной каши, сверху навалил печеных овощей и насадил на нож куриное бедро, поджаренное до коричневой хрустящей корочки. Маэстро Салазар принялся без особого аппетита ковыряться в тарелке двузубой вилкой, а Марта и вовсе покачала головой:
— Уже поела.
— Будешь плохо кушать, титьки расти перестанут, — немедленно прокомментировал услышанное Микаэль. — И зад тоже. Так и останется с кулачок. Останется-останется.
— Тебе-то какое дело до моего зада? — устало поморщилась ведьма, но равнодушие было насквозь показным, очень уж заострились ее и без того резкие скулы, а в холодных серых глазах заметно прибавилось льда.