Чуть ли не каждый день приходили «похоронки». Люди ждали и боялись почтальона – ведь неизвестно, какие вести он несёт. В каждой семье оплакивали кого-то – мужа, отца, брата или сына.
3.
Чугуев находился на передовой линии фронта. Так что насмотрелись бабы всякого. В каждом доме помогали нашим солдатам, кто чем мог. Лиза с дочерьми размещали у себя раненых круглосуточно. Ведь где-то воевали их братья, и какая-нибудь семья, возможно, тоже пригреет и накормит их.
Девочки грели воду, мыли солдат, промывали раны. Где были свежие ранения, там легче – промыли, сменили повязку – и порядок. А бывало, вскроют давнишнюю рану, а там уже черви кишат. Промоют, сдерживая тошноту, выскребут червей, да толку-то мало. Заражение и гангрена обеспечены, если только пуля раньше не скосит.
Бывало, вечером отряды наших заняли Осиновку, разместили раненых по домам. А под утро уже немцы здесь хозяйничают. Наша кавалерия ещё до рассвета отступила за штабами, а солдатики остались. Выпускает Лиза их на рассвете, помытых да обогретых. А их встречает пулемётная очередь. Покосила, как траву – отвоевались.
Немецкая же армия была подготовлена и вооружена до зубов. И формой, и оружием, и провиантом был обеспечен каждый солдат. Вот только к нашим суровым зимам они не были готовы. Потешались наши бабы между собой над немецкими солдатами – уж больно жалкое зрелище представляли они собой: одетые во сто одёжек, головы обмотаны пуховыми платками, с красными носами: дрожат, сопли на усах висят. Была бы их воля, так и не пустили бы ни одного в дом. Но не могли не пустить – немцев квартировали принудительно. Разрешения не спрашивали. А возражать никто не решался. Офицеры и солдаты СС были подготовлены и натасканы, как бойцовские псы.
Другое дело – простые солдаты. Они не хотели стеснять людей. Просили постирать им вещи, а за это подкармливали детей из своих пайков.
– О, киндер, – говорили они, – у меня в Германии тоже киндер, и жена, и хозяйство осталось.
– Мы не хотим воевать, – говорили они шёпотом. – Гитлер хочет, не мы. Мы – простые земледельцы и фермеры, мы работать хотим, не убивать.
4.
Всем досталось в эту зиму. Как только пережили её? Такая выдалась суровая и снежная, как никогда. Тяжко приходилось и немцам, и нашим. Весна долго не наступала, морозы стояли до самого апреля. А в середине апреля стал резко таять снег. Ожидалось половодье и сильный разлив Донца. В Осиновке, расположенной в низине под горой, население было готово к возможному затоплению. В каждом доме были заранее собраны необходимые вещи и документы, и спрятаны на чердаках домов.
Как-то ночью Верочка проснулась от громкой пальбы и страшного грохота. Она испугалась, думала, что это бомбёжка началась. Никак не могла уснуть, тряслась под одеялом. Потом села в постели, решилась поглядеть в окно. Опустила ноги на пол и тут же одёрнула их обратно, вскрикнув от неожиданности. Лиза проснулась от крика дочери. Оказалось, что на полу было уже по щиколотку воды. И тут всё стало ясно. Ночью прибыла вода в реке и буквально взорвала лёд. Тот грохот, который Верочка приняла за взрывы бомб, издавал лопающийся на реке лёд. Река разлилась далеко вглубь берега, затопив нижнюю Осиновку.
Лиза разбудила остальных дочерей. Все четверо быстро оделись и вылезли на крышу дома. Была ещё глубокая ночь, а со всех сторон раздавались шум и голоса соседей. Люди просыпались и взбирались на крыши своих домов, чтобы не оказаться затопленными внутри. Лиза с дочерьми, в числе первых спасшиеся на крыше, теперь наблюдали, как, то здесь, то там зажигались в окнах лампады и керосиновые лампы, и люди в спешке собирали вещи и спасались от вновь прибывающей воды. Знакомые голоса, вперемешку с чужим немецким говором, слышались со всех сторон. Крыши соседских домов оживали, принимая своих домочадцев.
Светила полная луна, снег белым покрывалом ещё укрывал землю, и было видно вокруг, почти как днём. Бабы громко переговаривались через дворы, дети шумели и улюлюкали. Для них это было просто большое ночное приключение.
Вдруг из дома на соседней улице, крича и матерясь на своём языке, выскочил немец в одних подштанниках, которые сверкали в темноте, как белый флаг. Сжимая в руке пистолет, он озирался по сторонам, не понимая, что происходит, где стреляют и почему так шумно вокруг. Следом выбежала хозяйка дома, пытаясь ему что-то объяснить на ломаном немецком, и затащить обратно в дом. Эта минутная сцена вызвала бурный хохот с соседних крыш. Смеялись и Вера с Шурой. Только Рая с отвращением отвернулась. Ей было противно и стыдно сознавать, что наши женщины опускались до сожительства с немецкими солдатами. Лиза перехватила презрительный взгляд дочери и сказала: