Оказывается, и проклятым куда легче притвориться, чем быть таковым на самом деле.
Моцкус смотрел в зеркало и осторожно сдирал с лица кусочки пластыря. Раны еще не зажили. После каждого неудачно сорванного кусочка он ворчал, что еще слишком рано, что поцарапанные места еще кровоточат, но, как ребенок, все ковырялся да ковырялся, в конце концов стал заново неумело обклеивать себя пластырем.
— Тьфу, как девица: теперь опять все начнется сначала, — ругал себя, перепачкал пальцы йодом, торопился. Но чем больше торопился, тем больше не везло.
Наконец из аэропорта приехал Йонас и окончательно его расстроил.
— Не прилетели, — сказал он.
— Как не прилетели? Самолет задерживается?
— Нет, самолет прилетел, но их не было.
Моцкус тут же снял трубку и заказал Москву. Приятный голос секретарши ответил, что Дмитрий Дмитриевич вызван на срочную консультацию.
— Но ведь он пообещал! — Моцкус ничего не понимал. — Больной очень тяжелый. И так уже неделю ждем.
— Я говорю вам: он консультирует.
— А его слово уже ничего не значит?
— Ну, зачем вы так, Виктор Антонович!.. Если б вы знали, кого он консультирует, вы бы не говорили такого!.. Дмитрий Дмитриевич просил передать, что приедет позже.
— Если б я умел откладывать катастрофу, я бы вашему Дмитрию в ноги не кланялся. Передайте ему мой искренний привет! — Моцкус рассердился, закурил и подумал: «Вот тип! Только про охоту не забыл». — И что же теперь будем делать? — обратился к Йонасу.
— Поехали. Нельзя еще раз обманывать добрых приятелей, — Йонасу хотелось как следует попариться и отдохнуть.
— Что ж, поехали. Только ничего не бери, попаримся в баньке и назад… По пути навестим Саулюса.
— Да я уже все сложил.
— А выбросить не можешь?
— Могу, но…
— Но подергаем судьбу за хвост, да? Если она, бестия, этого хочет, мы не испугаемся, кто — кого… Ты это хотел сказать?
— Не совсем… Вам надо наконец закончить все по-мужски.
— Со Стасисом?
— Нет, с Бируте.
— А еще с кем?
— Мне кажется, если закончить с ней, все остальное само собой изменится, и в лучшую сторону.
— Прекрасно, Йонас, мы так и поступим, как ты говоришь. Согласно теории игр, бывают и более невероятные шансы на выигрыш. Заводи кобылу, поехали!.. Помнишь, кто так говорил? «Волга-Волга»…
— Теперь такие комедии не ставят.
— А какие ставят?
— Идейные.
— Хорошо сказано: и смех теперь должен быть идейным, потому что, нахмурившись, жить стало невозможно. А ты не подумал, почему сегодня серьезных людей больше, чем веселых?
— Хмурого труднее обозвать бездельником, чем веселого.
— Если так — поехали.
Прилетит этот хваленый Дмитрий или не прилетит, думал по дороге Моцкус, но жить все равно надо. И Саулюс должен встать на ноги. А потом — все силы на симпозиум… Он вдруг рассмеялся, вспомнив свой разговор с Бируте: мол, меня за границей признали, я ученый!.. А ей-то какая польза, что меня ценят люди, если я ее не оценил? Письмишки, открыточки, посылочки… Нейлоновая шубка… Он снова рассмеялся.
— Йонас, спой ты мне эту песню, которую под градусами затягиваешь.
— Да неудобно.
— Я приказываю.
— Такого вы приказать не можете.
Моцкус наклонился, включил магнитофон, перемотал ленту немного назад и переключил на воспроизведение. Веселый голос Йонаса торжественно сообщил:
«Только на природе эта проклятая хорошо проходит, — и через некоторое время затянул:
Шеф еще и еще раз прокрутил это место. Йонасу стало неловко:
— Свинья этот Саулюс.
— Напрасно ты его ругаешь. Премию можно давать за такие простые и выразительные слова. Ведь это логика жизни, вся суть любви и уважения — быть вместе. Легко, брат, любить в письмах.
— А в прошлый раз вы говорили, что это глупая и грубая песня.
— Возможно, Йонялис, возможно… Не отрекаюсь! Искусство — дитя настроения и чувства. Сегодня мне эта песня чертовски подходит. А кроме того, в жизни все необычайно условно. Вот для тебя я — ученый, директор, шеф, а для матери — только заблудшее дитя, не понимающее ее. Она и теперь жалеет меня и даже поучает: дескать, сын, приходит время, когда любознательность превращается в грех. А я ей: мама, ты права. Дьявол всегда стоял на стороне ищущих, а бог поддерживал тех, кто это запрещает. Поэтому нам и пришлось от него отказаться. Тогда она сердится, говорит: я тебе есть не дам… А на самом деле — все новые истины рождаются как ересь, а умирают как старые и отжившие свой век суеверия.