— Профессорам и артистам можно ездить на охоту и без патронов, — пошутил директор. — Возьмите в моем патронташе, — бросил ему свой ремень. — С крестиком — на птицу, с двумя — на зайца, а все остальные — восьми с половиной или пули.
Моцкус с великой неохотой вытаскивал вбитые в ремень патроны, осматривал и все удивлялся:
— Да нету здесь никаких крестиков.
— Стерлись, наверно, — директор вытащил из рюкзака живую утку, погладил, порадовался: — На такой охоте хоть гайку закладывай — не промахнешься. Только не увлекайся и мою подсадную не подстрели! — Он подошел к машине и выпустил из нее веселого спаниеля.
Вырвавшись на свободу, пес бегал от одного охотника к другому, а его большие уши развевались и хлопали.
— Ну и охотник! Я на птицу гильзы одного цвета употребляю, на зайца — другого, на кабана — третьего…
— Хорошо вам употреблять, когда у вас есть, а мы — какие уж достанем. Выбирай по весу или на слух проверь. Кроме того, я теперь уже не охочусь, чаще всего егерем или загонщиком работаю. Как построили эту баньку, от начальников и друзей отбою нет: одному подавай лекарства, другому — удобрения, третьему — полезные знакомства…
— А меня почему приглашаешь?
— Из любознательности, — хитро улыбнулся директор.
— А если честно?
— Сын прокурора в этом году экономический кончает.
— А прокурор тебе?
— Права у меня отобрали — хочу получить назад.
— А если я тебе права сделаю, тогда одно промежуточное звено отпадает?
— Теперь уже поздно, может быть, как-нибудь еще пригодится.
«А если взять да посчитать все лишние промежуточные звенья? Конечно, не только по части блата. Ведь эффект получился бы космический», — и он подробно записал весь разговор. Закончив, сказал директору:
— Хорошо, я тебе несколько коробок немецких патронов привезу. — Наконец зарядил ружье, а патроны, в которых постукивала дробь, бросил в карман. — И последнее препятствие: в прошлый раз я дал торжественное обещание больше не охотиться.
— Вы дали, вы и нарушите, представьте себе, что сегодня не вы, а ваш московский коллега стреляет, — шутил директор.
— Возможно, и так… Но не сердись: сегодня я просто боюсь идти с ружьем на хутор этого мухомора Жолинаса, честное слово!
— Вот еще! — удивился директор. — Что, он людей живьем жрет, или какого черта?
— Еще хуже, — неохотно ответил Моцкус, в глубине души продолжая сомневаться в сообщении Милюкаса, — но рука у меня не дрогнула бы.
— Старые ваши счеты… И давай договоримся, что сегодня об этом — больше ни слова.
— Договориться можно, но толк-то какой?
— Мне кажется, Викторас, вы здорово перебарщиваете… Все мы грешны. Когда вы по заграницам разъезжали, я тоже был влюблен в Бируте. Как мне тогда казалось — безумно, но она сама постепенно отучила меня от этого… И только потом я обо всем узнал. Ну и что, теперь из-за этого мы стреляться должны?
«Еще один, — подумал Моцкус, осматривая ружье. Он заставил себя улыбнуться. — Так вот почему он так добр ко мне… Успел, паразит, приласкать соломенную вдову…»
— Стреляться необязательно, потому что, если мы постреляем друг друга, все равно опять найдется какой-нибудь эскимос, который будет учить африканцев, что им делать во время великой засухи.
После реплики Моцкуса до конца сборов все молчали, будто воды в рот набрали. Потом, переговариваясь, неторопливо отошли по берегу озера подальше от лагеря. Директор, шагавший впереди, долго высматривал шалаши; заметив, что сделан только один, выругался:
— Ну и поганец… И что теперь будем делать, кто направо, кто налево пойдет?
— Я не понимаю тебя.
— Этот чертов лесник только один шалаш поставил. Давай бросим жребий. Кому повезет, тот и будет ждать с подсадной, а второму придется взять собаку и плестись в другую сторону поднимать.
— Послушай, Пранас, а может, ты один? — Моцкус в последний раз попытался вывернуться. — Я тебе и без ружья подниму сколько душе угодно.
— Ну уж этому не бывать. Бросай жребий, — лез из шкуры директор.
Надеясь на проигрыш, Моцкус повесил ружье на шею, достал монету, подбросил ее, поймал и спросил:
— Что?
— Орел.
— Не угадал! — Раздвинув пальцы, Моцкус нисколько не обрадовался.
— Ну и везет же вам, Викторас!
— Как утопленнику, — ответил Моцкус и вдруг подумал: «А что бы я стал делать, если бы этот поганец на самом деле подвернулся под руку? Наверно, ничего. Ну, пошумел бы, покричал, может быть, и по роже съездил, вот и все».
Директор немного отошел по отмели в сторону, прикрикнул на пса, чтобы тот не брызгался, а потом не выдержал и стал учить Моцкуса: