Двадцать четвертого пропал Васька Коршунов, соседский пацан-третьеклассник, шебутной, энергичный, успевший пару раз обставить Сашку на уличном чемпионате по шашкам. Васька, насвистывая и бренча ведерком, ушел на реку с самодельной удочкой и пропал. Хватились лишь к вечеру. Прочесали берег, подвалы и стройки. Мальчика не нашли. На следующий день толпа сцапала на рынке пришлых цыган. Окровавленных, расхристанных ромалов еле отбили из рук обыкновенно незлобивых, а тут прямо осатаневших пучежских мужиков. В здании милиции выбили стекла. Рьяных активистов скрутили.
По кривоватым пустынным улочкам летела вихрями пыль и от пустоты этой становилось не по себе. Гнетущее напряжение ползло в раскаленном, застоявшемся воздухе. Город притаился в ожидании чего-то ужасного. Навстречу попалась неловко улыбнувшаяся молодая женщина с пустыми ведрами и гнутой дугой коромысла. Поздоровались и разошлись. В приметы Сашка не верил, но сердце предательски екнуло.
Мимо с треском, громом и криками промчался старый велосипед, облепленный полуголыми, загорелыми до черноты пацанами. Последним семенил серьезного вида мужчина лет шести, придерживая сползающие штаны и взбивая босыми ногами дорожную пыль.
«Cтервецы», — невольно позавидовал Сашка. На речку намылились. Хотелось самому бросить все и окунуться в медленную теплую воду.
— Эй, осторожней там! — крикнул он вслед.
— Хорошо! Ладно! Здравствуйте! — вразнобой отозвались звонкие голосишки, и кавалькада свернула в проулок. Шестилетний мужчина на миг задержался, помахал милиционеру и кузнечиком упрыгал за остальными.
Куда родители смотрят? А разве удержишь? Каникулы, чтоб их. Насчет детей вчера с населением беседу провели, предупредили, а толку?
Завражье теснилось старенькими, дореволюционной постройки, домишками. Огородики, вишня, заборы. Деревня деревней. Он свернул на перекрестке, минуя старое пепелище, ощетинившееся ребрами горелого сруба. Среди зарослей сирени и неухоженных яблонь высилась крыша крайнего дома. Дальше кладбище и стена темного хмурого леса. Сашку поджидала делегация из парочки древних старух, грязноватой белой козы с печальными глазами, глодающей ветки, и вихрастого мальчишки лет десяти, секущего палкой жухлую лебеду.
— Явился! — вместо приветствия всплеснула руками бабка с личиком, похожим на печеное яблочко.
— Здравствуйте, — мило улыбнулся Сашка. Подумаешь, задержался. — Сержант Говоров по вашему приказанию прибыл.
— Второй час ждем, — огрызнулась вторая старуха, горбатенькая, никнущая к земле.
— А вас как зовут, дорогие гражданочки? — Сашка решил не вступать в перепалку с опытным и заранее отмобилизованным противником.
— Клавдия Петровна я, Сотникова, — представилась первая.
— Марья, Марья Афанасьевна Лебедева, — повела остреньким носом вторая.
— В чем дело, гражданки?
— Вот в ем, — Клавдия потыкала скрюченным пальцем в сторону крайнего дома. — Хозяина седьмой день не видать.
Сашка присмотрелся к дому. Обычный, рубленый, весь какой-то неухоженный, осевший на сторону пятистенок. Бревна посерели и растрескались, выпустив неряшливую бороду рыжелого мха. Шелушащаяся, паршивая дранка на крыше. Маленькие слепые оконца с набитыми между рамами газетами посматривали угрюмо и нелюдимо. Под кровлей комком бурой глины прилепилось ласточкино гнездо. Ничего, скоро снесут эти пережитки и настроят новых, светлых, красивых домов. Не узнать будет город.
— Кто хозяин? — спросил Сашка, открывая планшет.
— Федька Ковалев, — сообщила старушка. — Бобылем живет, один-одинешенек, молчун страшный и домосед.
— С соседями, с нами значит, почти и не зналси, — обиженно сказала вторая.
— Разберемся, — убежденно пообещал Сашка, просматривая ведомость. Еще бы, такой орел и не разобрался. Всю жизнь к этакому сложнейшему делу готовился.
Такс, Федор Алексеевич Ковалев, восемьсот семьдесят девятого года, уроженец Самары. Ишь в какую даль занесло! Рабочий пучежского городского кладбища. Удобно устроился, до работы двести метров через лесопосадку. Приводов в милицию и проблем с законом не имел.
— Пьющий?
— Ни разу пьяным не видела, — призналась Клавдия Петровна. — У нас его через то блаженным прозвали.
— На основании? — Надо же, не принимает вина человек, и сразу его в сумасшедшие занесли.
— Так где это видано, чтобы копаль могильный и водки не пил? — ахнула Марья.
— Ясно.
— Не здешний он, Федька энтот. Годков двадцать, почитай, как приехал. После Гражданской подселился и избу купил. А ишшо сынишка у него махонький был. Сильно отца любил, людей сторонился. А потом запропал. Пошли они по грибы, а вернулся Федька один. Искали, да без толку, в Черном лесе разве найдешь? А изба была ой хороша, я сама к ней присматривалась…