На конференциях «большой тройки» вообще царила довольно напряженная атмосфера. Но бывали и забавные ситуации. Как я уже упоминал, в обязанности переводчика входил не только устный перевод бесед между лидерами и дискуссий на пленарных заседаниях. Он должен был составлять протоколы всех заседаний и встреч, готовить проекты телеграмм членам Политбюро в Москву и послам в Вашингтоне и Лондоне. В его функции входил также перевод меморандумов и памятных записок, которыми обменивались делегации. Порой не было времени перекусить.
Как-то в Тегеране Сталин пригласил на ленч Рузвельта и Черчилля. Тогда место переводчика было не за спиной главных лидеров, как это принято теперь, а в первом ряду, у стола. Официант клал ему на тарелку те же изысканные блюда. Я был очень голоден в тот день, не успев позавтракать и поужинать накануне. Все же к еде не прикасался, будучи занят переводом непринужденной беседы. Но когда подали аппетитнейший стейк, не мог удержаться и, воспользовавшись паузой, отрезал изрядный кусок, быстро сунув его в рот.
Надо же было, чтобы именно в этот момент Сталин обратился с каким-то вопросом к Черчиллю. Я не мог ни проглотить этот кусок, ни выплюнуть его на тарелку, а лишь мычал нечто невнятное.
Сталин понял, в чем дело, строго посмотрел на меня и прошипел:
— Вы что, вообразили, что пришли сюда обедать? Вы здесь, чтобы переводить, работать. Безобразие!..
На мое счастье, Черчилль и Рузвельт отреагировали на ситуацию шутливо. Оба громко рассмеялись. Сталин улыбнулся, и я понял, что пронесло…
Но больше на официальных трапезах никогда ни к чему не притрагивался…
Там же, в Тегеране, был и такой эпизод. Во время острого обсуждения проблемы второго фронта многие заметили, что Иден передал Черчиллю небольшую записочку. Премьер, прочтя ее, что-то приписал и вернул Идену. Тот, пробежав черчиллевскую запись, скомкал листок и бросил в стоявшую рядом корзину для бумаг. Когда заседание окончилось и все разошлись, Сталин поручил мне извлечь эту записку и доложить, о чем там идет речь. Он, видимо, полагал, что там могло быть нечто относящееся к позиции Англии по обсуждавшемуся вопросу.
Вместе с одним из офицеров сталинской охраны нам удалось найти листок, и я побежал с ним к Сталину, который вместе с Молотовым прогуливался в посольском парке.
Развернув бумажку, я стал читать:
«Уинстон, у вас расстегнута ширинка»
И дальше рукой Черчилля:
«Благодарю. Старый орел не выпадет из гнезда»… Сталин очень потешался.
В Потсдаме летом 1945 года, после провала Черчилля на всеобщих выборах в Англии, его сменил новый лейбористский премьер Клемент Эттли. Вместе с ним в Потсдам прибыл и новый министр иностранных дел Великобритании, видный деятель английского рабочего движения Эрнст Бэвин.
Как-то в туалете (переводчик порой должен был сопровождать своего шефа и туда) Бэвин, стоя неподолеку от Сталина у писсуара, пошутил:
— Это — единственное место в капиталистическом мире, где трудящийся может с полным правом взять средства производства в собственные руки…
Сталин, хитро улыбнувшись, поддержал шутку:
— То же и в социалистическом мире…
Встреча «товарищей по оружию»
Наш совместный с Зайцевым отчет о командировке в Мурманск был одобрен в Главном морском штабе, и я тут же получил новое задание — отправиться в Киев в распоряжение Днепровской военной флотилии.
Возможность побывать в Киеве очень обрадовала. Более года я там не был и теперь мог снова увидеть родителей, пообщаться с друзьями.
Но моя радость была преждевременной. В полученной инструкции значилось, что я, ни с кем не встречаясь, должен незамедлительно явиться в штаб флотилии, где мне дадут подробные разъяснения. Было сказано также, что речь идет о строго секретной операции и мне следует держаться соответственно. На этот раз я должен был ехать в военно-морской форме, но не краснофлотца, каким я проходил службу на флоте, а старшего лейтенанта. Так и значилось в выданном мне вместе с формой удостоверении. Впрочем, меня сразу же предупредили, что ранг присваивается мне только на время данной командировки.
Поезд пришел в Киев рано утром. Привокзальная площадь была пустынной. Я смотрел на так хорошо знакомый мне фасад здания вокзала, построенного в середине 30-х годов в стиле модернизированного украинского барокко. Моросил дождь, было зябко. Сколько раз я бывал здесь, встречая и провожая иностранных туристов! Я знал тут каждый закоулок, каждый переход, ведущий к платформам. И мне вспомнился летний солнечный день, ярко-желтый открытый автобус с разодетыми в пестро-заграничное веселыми юношами и девушками, прибывшими в столицу Советской Украины.