Через несколько дней госдепартамент, «по поручению президента», официально уведомил посольство, что иммиграционные власти США настаивают, чтобы Андрей был передан им для выяснения его намерений. Заявление представителя посольства о том, что Андрей хочет вернуться с родителями домой, не возымело действия. Власти решительно требовали его выдачи.
Наконец Москва согласилась на проведение пресс-конференции. После этого с госдепартаментом была достигнута договоренность, что, если Андрей подтвердит свое намерение вернуться на Родину, наша семья сможет сразу же покинуть США.
И вот в клубе посольства — множество журналистов. Среди них мой приятель Лесли Гэлб. Тут же представители советских газет, радио и телевидения. Проводит пресс-конференцию советник посольства Виктор Исаков. Андрей держался хорошо. На вопросы отвечал четко и коротко. Несколько раз повторил, что возвращается в Москву вместе с родителями.
Сразу же после пресс-конференции в сопровождении Олега Соколова и резидента КГБ, а так же двух помощников госсекретаря США и полицейского эскорта на мотоциклах мы направились в международный аэропорт им. Даллеса. По всему маршруту нам был дан зеленый свет. То и дело звучали пронзительные полицейские сирены.
Все балконы здания аэропорта заполнили журналисты, фото— и телерепортеры. Они явно ждали какой-то сенсации. Ждал нас уже полтора часа перед взлетной полосой и «Боинг–747» авиалинии TWA, летящий в Париж. Но мы не сразу попали на его борт.
После того как посольские коллеги с нами распрощались, помощник госсекретаря Ричард Бэрт провел нас с Андреем в красиво обставленную комнату, где находились три незнакомых джентльмена довольно мрачного вида. Нас пригласили сесть за стол напротив них. Задавал вопросы один. Двое других делали записи. Возможно, то были парапсихологи. Им, видимо, поручили проверить, не находится ли Андрей под воздействием каких-то препаратов и принял ли он сознательно решение покинуть США. Может, власти полагали, что столь торжественные, чуть ли не «президентские», проводы вскружат голову Андрею и он в последний момент вновь захочет остаться в Америке. Но и тут Андрей держался стойко, и вскоре нас препроводили в самолет.
Билеты нам и сопровождавшему нас до Москвы советскому вице-консулу были зарегистрированы в первом классе. Я опасался, как бы другие пассажиры из-за длительной задержки самолета не встретили нас враждебно. Но когда наша группа появилась в салоне, раздались дружные аплодисменты. Среди пассажиров было немало иностранцев, и они, как, впрочем, и большинство американцев, нам сочувствовали и симпатизировали: все-таки мы вышли победителями и добились возврата в лоно семьи. Приятным и весьма существенным был знак симпатии от капитана «боинга»: бутылка шампанского и банка черной икры.
Едва наш самолет поднялся в воздух, как мы с Андреем вновь попали в плотное кольцо журналистов. Оказалось, что и тут их было больше дюжины. На просьбы оставить нас в покое никто не обращал внимания. Андрея донимали вопросами, слепили вспышками фотоаппаратов. Наконец, сжалившись над нами, капитан корабля поручил стюардессам отгородить наши места пледами, словно ширмой.
В Париже мы должны были пересесть в самолет «Аэрофлота», летевшего прямым рейсом в Москву. Однако добраться до него в аэровокзале Бурже было не так-то просто. Тут тоже нас ждала толпа репортеров. Меня с Андреем пытались разъединить, и мы оказались далеко от Леры, которую сбили с ног. Она упала, и никто даже не помог ей подняться. Все устремились за Андреем, чтобы в последний момент оторвать его от семьи. Со всех сторон транспаранты: «Андрей, ты еще в Свободном Мире. Выбирай: Свобода или Сибирь». Никто не думал о родителях…
Добравшись до полупустого нашего самолета, Андрей расположился на трех сиденьях и проспал до Москвы.
В Шереметьеве, где также не обошлось без иностранных репортеров, нас встретили мой сын Сергей и наши друзья. Они благополучно доставили нас в нашу квартиру на Фрунзенской набережной. Еще некоторое время на Западе вокруг нашей семьи бушевали страсти, но вскоре внимание мировой прессы отвлекла гибель южнокорейского самолета KAL–007.
Хотя к тому времени ситуация в Советском Союзе начала понемногу меняться к лучшему, я обнаружил, что мои книги «на всякий случай» убрали с полок библиотек и магазинов. Моя последняя рукопись была мне возвращена издательством. В новом телефильме о дипломатии военных лет, содержавшем обширное интервью со мной, срочно вырезали титры с моим именем. Осторожные люди выжидали, не зная, что же с нами произойдет.