Ко времени нашего разговора о тайной миссии Деканозова у меня уже вышло несколько книг по дипломатии военного времени, и Чернышев понимал, что мои вопросы вызваны не праздным любопытством. К тому же он знал, что я его никогда не подведу.
Официально то был конфиденциальный визит зам. наркома иностранных дел в Швецию для ознакомления с работой советского посольства в Стокгольме. Но подлинная цель поездки, о которой не знала даже Александра Коллонтай, заключалась в проведении секретной встречи Деканозова с эмиссаром Гитлера посланником Шнурре. С ним Деканозов был лично знаком и накануне войны часто встречался в Берлине.
Мне помнится, что в 1942 году Сталин по разным поводам упоминал Брест-Литовский мир с немцами 1918 года. При этом он не упускал случая подчеркнуть, что Ленин, вопреки возражениям Троцкого и других своих коллег, пошел на этот мир, который сам Ильич называл «похабным».
Ленин был, как всегда, прав, утверждал Сталин. Отказаться от мира могло означать потерю всего, тогда как принятие мира позволило большевикам сохранить главное — власть, хотя бы над урезанной территорией России.
Опасаясь худшего, Сталин, оказывается, не исключал возможности договориться с Германией о перемирии на основе определенных уступок с советской стороны. По словам Чернышева, речь шла о возможной передаче Германии Западной Украины и Западной Белоруссии, которые до 1939 года входили в состав Польши, о возвращении Бессарабии Румынии, а также о транзите германских войск через советскую территорию на Ближний Восток, к нефтяным источникам Персидского залива.
Чернышев не мог объяснить, каким образом в Берлин было передано предложение о такой встрече. Во всяком случае, гитлеровский эмиссар ждал советского представителя в условленном месте. Видимо, договоренность была достигнута через какую-то нейтральную страну, возможно, ту же Швецию, по неким специальным каналам.
Впоследствии я много думал о том, что побудило Сталина предложить немцам подобную сделку. Считал ли он ситуацию лета 1942 года настолько катастрофической, что она оправдывала столь рискованный шаг? Или он сам испытывал чувство близкое к панике? В те дни я часто его видел. Он всегда выглядел уверенным и спокойным. Но ведь он умел отлично владеть собой…
Насколько все же реальны могли быть эти предложения в условиях, когда немецкие войска оккупировали гигантские советские территории? Могла ли такая приманка Сталина соблазнить Гитлера?
Когда 21 июня 1941 года, за день до нацистского нападения, Сталин попытался остановить Гитлера, пообещав «рассмотреть возможные германские претензии», то есть дал ему понять, что готов пойти на уступки, фюрер никак не реагировал. Риббентроп даже отказался выслушать послание Москвы, когда мы с Деканозовым прибыли в его резиденцию в ночь на 22 июня. Был ли теперь смысл Гитлеру вступать в переговоры с Кремлем? Не было ли тут проявлено легковерие со стороны Сталина?
Думаю, не было. Сталин давно зарекомендовал себя как реальный политик. Он, видимо, исходил из следующего: Гитлер должен был понимать, что ему еще предстоит серьезная схватка с Англией, а главное, с Соединенными Штатами, которые только начинают разворачивать свою гигантскую мощь. Чтобы подготовиться к схватке с Америкой, важно было как можно раньше вывести из строя и оккупировать Англию. Тогда американцы не смогут создать там базы и накапливать силы для высадки в Северной Франции. Но чтобы заняться Англией, Гитлер должен был вывести основную массу своих войск с Востока, либо добившись полного поражения Советского Союза, либо, если военные действия там затянутся, путем какой-то сделки с Кремлем. Вот Сталин и предлагал ему такую сделку…
Посланник Шнурре обещал немедленно доложить Гитлеру существо состоявшейся в Стокгольме встречи. Но Берлин ответил молчанием. Тем временем продвижение вермахта на восток замедлилось. А вскоре под Сталинградом гитлеровская 7-я армия фельдмаршала Паулюса потерпела сокрушительное поражение. В последующем, хотя порой и с тяжелыми боями, немецкие войска двигались только вспять.
Сталинские варианты 1942 года потеряли всякий смысл…
«Да поможет вам Бог»
Изложенные Черчиллем планы высадки американских и английских войск в Северной Африке несколько смягчили атмосферу. Сталин даже увидел некоторые положительные стороны этой операции. Но все же горечь в связи с отказом от вторжения во Францию доминировала в кремлевской атмосфере почти до самого конца визита Черчилля. Не изменилась она и после банкета, устроенного Сталиным в Екатерининском зале Кремля в честь гостя. Черчилль, сославшись на усталость, отказался от традиционно следовавшего после ужина кинопросмотра, что в кулуарах восприняли как знак натянутых отношений между союзниками. Возможно, что именно это побудило Сталина сделать крутой поворот. Он понимал, что не может ничего изменить, что он не в состоянии заставить Англию и США выполнить обещание о втором фронте и что дальнейшее обострение отношений может иметь лишь отрицательные последствия. Нельзя было не считаться и с тем, что сведения о разладе в стане союзников могут просочиться вовне и будут использованы геббельсовской пропагандой. Раз ничего поделать нельзя, надо идти на примирение, решил Сталин. Придется продемонстрировать перед всем миром единство трех великих держав, показать, что они намерены действовать совместно против общего врага. Да и высадка в Северной Африке, если она произойдет, не может не затруднить положение немцев, а быть может, заставит их оттянуть какие-то части с советского фронта. Словом, нет смысла дальше ссориться с Черчиллем. Этим дела не поправишь.