На телеге, запряженной парой лошадей, сидел, держа вожжи, мой двоюродный брат Сергей, лет десяти от роду. Я слыхал о его существовании, но видел, конечно, впервые. У него был озорной вид — всклокоченные рыжие волосы над веснушчатой физиономией. Сразу возникло ощущение, что мы с ним подружимся.
Родители расцеловались с тетей. Она потрепала меня по голове, и мы принялись рассаживаться на телеге, уложив предварительно наши вещи.
Дорога вела сперва через густой сосновый бор, а затем по картофельному полю. Вдали показался ровный ряд пирамидальных тополей.
— Это Сваричевка, — сказала тетя Люба. — Раньше вся больничная усадьба была обсажена такими тополями. Пришлось часть вырубить, чтобы отапливать палаты и наше жилье…
Через деревню Грековку выехали на широкую аллею, обсаженную вековыми вербами, прогромыхали по бревенчатому мосту над небольшой речкой и оказались перед открытыми воротами во внутренний двор, поросший густой травой. Справа высились два трехэтажных корпуса из красного кирпича. Тетя пояснила, что это поликлиника и стационар на 40 коек. Земская, или, как ее теперь называли, сельская, больница Сваричевка, по имени ее создателя, местного просвещенного помещика Сваричева, была открыта здесь в конце прошлого века. Рассчитанная на обслуживание жителей пяти окрестных сел, она по тем временам могла считаться образцовой. Гражданская война и интервенция обошли ее стороной, и она все еще оставалась почти в первозданном виде. Сохранился и основной медицинский персонал: главный врач Константин Константинович Васильев, акушерка тетя Люба, фельдшер Прокофий Федорович Ушач. Почти не сменился и обслуживающий персонал.
За больничными корпусами, вдоль двора располагались конюшня и каретник. Там, помимо телеги, на которой нас привезли, имелись еще коляска и сани. Коровник теперь был пуст, но раньше там держали больничных и принадлежавших персоналу животных. Тем самым обеспечивались молочными продуктами и персонал, и находившиеся в стационаре пациенты. Поодаль стояли сарай с сеновалом и свинарник. На противоположной стороне двора находились жилые помещения: дом главного врача и флигель с квартирами акушерки и фельдшера. В здании стационара имелись комнаты обслуги. За жилыми корпусами раскинулся фруктовый сад, а рядом с ним — огородный участок. Территорию сада окаймляла быстрая речушка, по берегам поросшая ивами. В заводи, достаточно глубокой, была оборудована купальня. Сад, видимо, существовал тут задолго до появления больницы. Ветки антоновок раскинулись над флигелем, и, забравшись на крышу, мы могли рвать яблоки с самой верхушки. А грушевые деревья были столь огромны, что походили на вековые дубы.
Сперва мы поселились у тети Любы, но вскоре поняли, что стесняем ее. В общем-то ей с Сергеем в двухкомнатной квартире было привольно. Однако наш приезд осложнил их жизнь. Ей пришлось спать в одной комнате с сыном. Да и нам троим в малюсенькой спальне негде было повернуться. К тому же в сложных случаях тетя Люба оставляла рожениц у себя дома. Почти каждую неделю появлялась какая-либо пациентка. Ее укладывали в кухне. Ночью, при схватках, раздавались стоны и крики. Тетя вскакивала с постели, бежала в кухню, в доме возникал переполох. А тут еще мы!
Надо было искать другое жилье.
Выручил фельдшер — Прокофий Федорович. Он, холостяк, жил в трехкомнатной квартире один и предложил перебраться к нему. Мы въехали в две смежные комнаты, питались все вместе в большой кухне с русской печью. Кроме того, имелся чулан с окном, где отец позднее оборудовал свою сапожную мастерскую.
Фельдшер Прокофий оказался на редкость добрым и деликатным человеком. Мы с ним очень быстро сблизились и фактически стали жить одной семьей. Потом, когда мы вернулись в Киев, дядя Проша, как мы все его называли, приехал к нам на три года для завершения учебы в медицинском институте.
Отец принялся искать какую-либо работу, но ничего не подворачивалось. Первое время приходилось жить за счет того, что мама обменивала у сельских девушек свои платья на продукты. Но вскоре отец, проявив свою природную предприимчивость, принялся за дела, в которых нуждались деревенские жители: стал варить мыло из рыбьего жира, золы и еще каких-то примесей. Запах у мыла был не очень-то приятный, но свою функцию моющего средства оно выполняло неплохо. Затем съездил на свою родину в Чернигов, находившийся примерно в ста километрах от Сваричевки. Привез оттуда сапожный инструмент, а для меня сказки братьев Гримм, несколько томиков Карла Мая на немецком и Вальтера Скотта на английском языке с чудесными иллюстрациями. Это пробудило во мне интерес к иностранным языкам.