Вскоре загремел громоподобный бас Разуваева. Даже ушам нестерпимо стало. Гутов поморщился.
- Ваня, рыбы кругом знакомятся со мной!
- Отлично!
И снова донесся голос Разуваева, но уже глухой, как из подземелья. Его сдавила плотная толща воды.
- Темно, будто в сундуке. Взгляни-ка, пожалуйста, сколько на манометре?
Стрелка показывала пятьдесят метров.
- Тридцать, - убавил Гутов.
- А я думал, больше, - усомнился Разуваев. - Уже в голове шумит и в ушах будто осы гнездо свили.
На манометре - семьдесят метров.
- Как себя чувствуешь? - спросил Гутов.
- Хорошо. - Теперь голос Разуваева походил на мышиный писк.
- Травить шланг дальше?
- Давай!
Семьдесят семь метров.
- Я на грунте, - доложил водолаз. - Осматриваюсь. Судно. Лежит торчком на высокой скале.
- "Девятка"?
- Нет.
- "Единорог"?
- Нет. Броненосец! С пушками! Совершенно целый. Смешно сделан. Такого утюга никогда не видывал. Ах, чертов светлячок, а не лампочка! Сейчас прочитаю медные буквы.
Командир, стоя рядом с Гутовым, насторожился.
- "Русалка", - сообщил Разуваев.
Командир приказал поднимать Разуваева с грунта и, волнуясь, рассказал столпившимся вокруг него водолазам о том, как в конце прошлого столетия был построен низкобортный броненосец "Русалка".
Этот неуклюжий корабль в сентябре 1893 года возвращался в Кронштадт после практических плаваний под командой адмирала Бурачека. От сравнительно небольшого шторма зачерпнул бортами волну и всей броневой тяжестью пошел на дно. Ни одному человеку из команды спастись не удалось. Весть о гибели совсем нового броненосца удивила страны мира. Царское правительство постаралось заглушить разговоры о нелепой гибели корабля. Было предпринято несколько попыток разыскать "Русалку". Даже с воздушного шара просматривали глубину. Шар взяли из воздухоплавательного парка армии и пристроили к барже. Но найти броненосец не удалось. Так и лежала "Русалка" на дне морском, пока впервые с ней не встретился Разуваев.
* * *
Подъем Разуваева продолжался. Доктор Павловский не отходил от телефонной трубки и беспрерывно справлялся у водолаза о самочувствии. Медленно тянулось время. Команда волновалась. Уже третий час поднимали. Спешить нельзя. Организм водолаза должен постепенно привыкать к перемене давления, а кровь освобождаться от азота.
Вдруг доктор побледнел. Несколько минут он не слышал Разуваева. Кажется, с водолазом несчастье. Все на палубе притихли. Гутов схватил водолазную рубаху, готовый ринуться на спасение друга. Павловский, не оставляя трубки, напряженно вслушивался. Наконец облегченно вздохнул:
- Здоров!
Разуваев взошел на трап. Доктор взял обе его руки, тревожно спрашивая, нет ли зуда - признак оставшегося азота. Вместо ответа, Разуваев как гаркнет свою любимую песню:
"Эх вы, кони мои вороные!.."
Доктор так и отшатнулся. Все засмеялись. Павловский сосчитал у Разуваева пульс и удивленно воскликнул:
- Батенька! У вас не сердце, а бронзовый колокол!
Разуваева за этот первый рекордный спуск наградили золотыми часами с надписью: "Отважному водолазу, первым в СССР достигшему 44-саженной{17} глубины".
* * *
Влажный скафандр Разуваева повис на корабельных вантах, раскинув зеленые руки и ноги. Легкий ветер чуть-чуть колыхал его, и он шевелился, как живой. Над Балтикой сияло солнце и небо было необычно голубым. Эпроновское судно шло дальше - на поиски "Девятки".
13 августа трал вновь зацепил за что-то.
- Лиха беда начало, - улыбнулся Гутов. - Посмотрим, кого мы подцепили?
Он взялся уже за водолазную рубаху, но желающих теперь оказалось много. И командир назначил водолаза Василия Никифорова, наиболее опытного из молодой команды и старшего по возрасту.
Первые пятнадцать метров Никифоров прошел легко. На сорока метрах слегка закружилась голова, его бросило в жар. Он дошел до грунта, но ничего не смог обнаружить, потерял сознание. Пришел в себя, когда стали поднимать.
Затем спустились молодые водолазы Венедиктов и Царев. Тоже ничего не увидели. Время вышло, и их подняли. На этой глубине можно было находиться не больше десяти минут.
Наконец снарядили Гутова... Он совсем не походил на обычно рослых водолазов и казался среди них подростком. Не было у него широких плеч, туго выпиравшей груди и плотного затылка.
Впервые знакомясь с ним, бывалые подводники посмеивались: "Тоже мне, водолаз. Его любой скобой в воде прибьет". А Гутов спокойно надевал шестипудовый костюм, спускался на грунт и работал лучше, чем многие из них. Старые водолазы удивленно поговаривали: "Он, видно, знает какое-то петушиное слово".
Но никакого особенного слова Гутов не знал. Стремительный и в то же время неторопливый, он не впадал в панику, никогда зря не звал на помощь, а спокойно осматривался; если попадал в трудное положение, сам уверенно выходил из него.
- Тебе тоже глубину поменьше сообщать? - спросил Разуваев.
- Обойдусь, - улыбнулся Гутов.
* * *
Водолаз удачно попал в нужное место. Свинцовые подметки брякнули обо что-то... Рядом лежало судно. При слабо мерцавшем свете лампочки он разобрал, что это подводная лодка.
О находке сразу сообщил.
- "Девятка"?
- Сейчас узнаю, - ответил Гутов. Он заметил на перископе рубки фал веревку, которой поднимают флаги.
"Если флаг цел, - "Девятка", - подумал Гутов. - От царского и лоскутка бы уже не осталось".
Добрался до прилипшего к железу флага и посветил лампочкой.
- Советский! - радостно крикнул Гутов.
- Значит, "Девятка", - обрадовались наверху.
Гутов стал осматривать лодку. Корма ее зарылась в ил почти по фальшборт.
- Выходи наверх! - раздалось по телефону.
- Есть!
Стали поднимать, а шланг, по которому подается воздух, не пускает. Гутов потянул за него - не поддается!
- Спустите обратно, распутаюсь, - сказал он и, не выпуская шланга из рук, полез в черную как смоль тьму, обратно на лодку. Руки и ноги стали слабеть, тело обмякло. Но он настойчиво полз... Вот и перископ! За него-то и зацепился шланг. Вдруг лодка закачалась под ним, и он медленно заскользил с борта. "Головокружение", - догадался Гутов. Последним усилием он скинул шланг и дернул за сигнальный конец...