Рэдик вел себя со мной как раньше — просился на улицу, слушался, пригибался, когда ругали, подходил, когда я его звала. Он перестал делать только одно — вилять хвостом. Когда возвращалась мама, он стучал хвостом так, что пыль шла из старого коврика. Когда приходила я, его хвост шевелился еле-еле.
Отец уходил постепенно. То исчезая на ночь, то появляясь. Худая и замученная работой и вечным безденежьем мама варила по утрам кашу, и отец говорил ей:
— Почему у тебя такое скорбное лицо? Женщина должна выглядеть весело. Чтоб на нее было приятно смотреть.
Смотреть на меня ему тоже было не очень приятно. Он постоянно придирался и делал замечания. Он говорил:
— Ты превращаешься в бабу.
Баба. Странное новое слово, которым отец раньше никогда не пользовался.
Сам отец внезапно расцвел. Кажется, у него появились деньги. А у нас деньги не появились. Иногда он приносил для Рэдика большую кость с блестящими белыми хрящами. И подолгу смотрел, как Рэдик жадно грызет ее. Кажется, мой отец любил эту собаку больше нас.
А потом отец ушел окончательно. Он ушел к тете Тане. Той самой, двоюродной маминой сестре.
Спустя неделю, когда он забежал забрать какие-то вещи, мама сказала:
— Забери собаку. Мы ее не прокормим.
— Куда я ее дену? — сказал отец. — Там двое детей. Меня с собакой не примут.
— Если любят, примут, — сказала мама.
— Ты же знаешь ее характер…
Мы смотрели с балкона, как они уходили. Тощий как скелет Рэдик доверчиво трусил рядом с отцом.
Дойдя до угла дома, отец остановился и поднял голову, ища глазами наш балкон. Рэдик тоже остановился и поднял голову.
Этот кадр навсегда впечатался в мою память: голый осенний палисадник, ссутулившийся отец в плаще и серая худая собака с большой головой.
Рэдика я больше никогда не видела.
Много раз потом отец пытался мне рассказать. Но я смотрела в его тоскливые еврейские глаза и не хотела ничего знать.
До сих пор я не хочу ничего знать.
Чокнутые
Все женщины после сорока — двинутые. Это я вам точно говорю. И до сорока полно чокнутых, а после — так точно у всех вылетает кукушка.
С моей матерью это случилось в сорок два. Не помню точно — это было до того, как свалил мой отец, — или после. Когда твой муж после двадцати лет брака отчаливает к твоей школьной подруге — это, конечно, нехило. Даже если он был полный мудак: не сдавал премии в семейную кассу и один пользовался автомобилем. Помню, стою на остановке, на занятия опаздываю, а мимо медленно проезжает на тачке мой мудацкий отец. И на пассажирском сиденье у него какое-то лохматое чучело с накрашенным ртом от уха до уха. Я так орала и махала руками, что у меня в плече что-то заклинило. А им хоть бы хны — поехали дальше.
Мама вечно пилит с работы с сумками до земли. А папаше по фигу. Он подруливает на полчаса позже прямо к подъезду. И ничо. И еще ругается, что на ужин всякое говно. Как будто он нам денег дает на нормальные продукты. Потом он вообще стал питаться где-то на стороне и домой приходил сытым. Если бы просто приходил. Он рассказывал мне, что он ел. И я как дура его выслушивала и улыбалась. Типа — как классно, что у меня такой классный папа, который классно питается.
Мы с мамой годами жрали блинчики на сухом молоке, которое он раздобыл где-то на ферме. Это был корм для телят. Возможно, генетически модифицированный, потому что я так и осталась маленького роста, зато жопа и сиськи вымахали будь здоров.
Но вернемся к маме. Все-таки, когда такое охренительное сокровище как мой отец сваливает к твоей школьной подруге, к долбаной старой деве, вся интимная жизнь которой последние двадцать лет заключалась в том, что она слушала рассказы о чужой интимной жизни, это трудно пережить и не сломаться.
Мать похудела на пять килограммов, стала курить как паровоз и через месяц притащила в нашу квартиру существо с бородой, единственным достоинством которого была молодость. Мой предполагаемый отчим был старше меня на семь лет и на пятнадцать моложе матери. Но главным его недостатком был не огромный, больше чем у меня, зад и не глаза, один из которых смотрел прямо, а другой никак не хотел быть ему параллельным. Главным его недостатком была уверенность в том, что он великий живописец.
Мать откопала его на каком-то сраном вернисаже. Очевидно, что это была связь от отчаяния.
Это был какой-то адский пачкун. Но очень трудолюбивый. Я не раз замечала, что чем менее талантлив человек, тем он усидчивее. Не считая гениев. Парень был явно не гений.