Не знаю, кто умер во мне, но я вышла на середину комнаты и попыталась сесть на самый простой шпагат. Мне оказалась не под силу и половина маминого результата. А еще говорят, что молодые гибче. Я раскорячилась посреди комнаты, как корова.
И тут приперся Гипс. Он приперся и уселся на край кровати.
— Грустишь? — спросил он.
— С хрена ли.
— А чо грубая такая?
— А ты чо такой нежный?
— На самом деле, мне очень понравилась твоя мамаша.
— Спасибо, это заметно.
— Да не, я не про это. Она правда классная.
— Юджин другого мнения.
— Слушай, — Гипс наклонился ко мне близко-близко. От него пахло вином, но не противно. — Юджин — хренов карьерист. Ты в курсе, что он ходит домой к нашей преподавательнице по основам права?
— Зачем?
— Лампочки вкручивать типа, — Гипс хмыкнул. — Она типа одинокая, лампочки некому вкрутить.
— Ну и что такого?
— Ты как ребенок, — сказал Гипс, и это прозвучало нежно.
— Вечер удался, вали отсюда.
— Да ладно тебе. — Он встал, чиркнул зажигалкой. — Эй… ты чо?!
Гипс был из тех мужиков, которые до ужаса боятся женских слез. Вообще, это хороший знак. Мне мама говорила, что это признак приличного человека. Хотя чот Гипс не был похож на приличного. Проблема в том, что в тот вечер рядом со мной не было ни одного приличного человека.
Когда-то я прочитала довольно тупую заметку про конкурс на самый громкий крик. Он проводился где-то в Штатах. Кричать можно было что угодно, аппарат фиксировал только громкость. Победила какая-то деваха, которая крикнула:
— Сэм, верни мою девственность!!
У нее тоже, небось, мамаша отчебучила чонить. И этот Сэм смылся. А, может, она и без мамаши передумала. Может же человек передумать. Я, например, джинсы подолгу меряю, а потом все равно назад сдаю. Интересно, какой приз получила эта деваха. Хорошо бы какой-нить нормальный приз. Машину, например, или тысячу баксов.
А то совсем тоскливо.
И тут мне захотелось позвонить маме.
Будь тут, будь рядом
Я шагаю по черной тропинке, перешагивая мощные корни дубов. Из турбазовской столовой доносится запах котлет и свежеиспеченных булочек. Я иду неестественно медленно, как дрессированное животное. Сзади, с трудом перетаскивая негнущуюся ногу, ковыляет моя бабушка, главный бухгалтер Воронежского рыбзавода. Бывший главный. Это благодаря ей мы каждый год получаем путевку сюда, в маленький рай с огромными комарами, четырехразовым питанием и холодной речкой в пятнадцати минутах ходьбы.
— Вырубили бы давно к чертям собачьим! — бабушка зло тычет в корни палкой.
— Тогда деревья погибнут, — отвечаю я.
— Да и шут с ними! И так сырость — одно комарье, — покраснев от напряжения, бабушка преодолевает очередной корень, выразительно изогнутый, как щупальце осьминога.
Навстречу со стопкой чистого белья шагает мама. Веселая и легкая. Я с грустью думаю о том, что сейчас она заправит наши постели и уедет. А мы с бабушкой останемся.
В столовой аппетитная духота. Я быстро заканчиваю, ковырнув понемножку серую добротную котлету и салат. Бабушка ест жадно и подробно. Отдыхающие подобострастно здороваются с ней. Это в основном женщины, такие же низенькие и квадратные, как и бабушка, в босоножках на носок и в платьях с треугольным вырезом. По столам кочуют алюминиевые чайники с красной цифрой на боку. Из них в стаканы льется чай, крепкий и приторно-сладкий. Наплевав на то, что у нее сахарный диабет, бабушка заканчивает ужин румяной булкой, обильно посыпанной сахаром.
Вся светская жизнь турбазы происходит вокруг столовой. Здесь есть площадка для игр, открытый кинотеатр и эстрада для танцев. Под навесом — шахматные доски на чугунных ногах, около которых толкутся мальчишки и сосредоточенно стоят с цигарками в зубах отдыхающие мужчины. Фигуры огромные и тяжелые, мальчишки услужливо перетаскивают их двумя руками. Каждый ход сопровождается ударом по металлу. Я подхожу ближе. Миттельшпиль. Моя любимая часть игры. Мужчина с глубокими морщинами ходит и ходит пешками, не замечая трехходовых выигрышных комбинаций. Я молчу. Я никого тут не знаю. Месяц назад я получила второй юношеский по шахматам. Наконец соперник морщинистого зевает ферзя и сдается.
— Кто следующий? — морщинистый удовлетворенно мнет окурок и бросает в урну.
Мальчишки жмутся в углу доски, у g8h8. Выпихивают вперед тощего рыжего. Он жмется и прячется за их спины.
— Давайте я.
Мальчишки смотрят на меня, выпучив глаза. Мужик усмехается: