предательской улыбкой.
Финн прочищает горло.
– Может быть, вам двоим стоит ... – Он машет в сторону каюты, где стоят койки, позволяя его словам повиснуть в воздухе.
– Что? – спрашиваю я.
Он сужает глаза и поясняет:
– Пусть она осмотрит твою ногу, прежде чем мы отшвартуемся, тупица. Нам нужно
добро от твоей медсестры.
– А, – говорю я, – во рту пересохло. – Правильно.
– Бога ради, – рычит Финн, а затем поворачивается, направляясь к корме, чтобы
отвязать веревки.
Поворачиваясь к Эмми, я чувствую пристальное внимание камеры, направленной на
нас, вижу темную тень микрофона в дюйме от ее лица.
– Возможно, ты хочешь сходить на камбуз, чтобы осмотреться?
Она сглотнула, быстро кивая.
– Конечно.
Эмми ждет, пока я спускаюсь вниз по лестнице.
Я смотрю на нее через плечо.
– Куда хочешь пойти?
Она задумывается.
– Может, в спальню? В ванную комнату? – Понижая голос, как будто он не попадет в
кадр, она шепчет: – Мы можем пойти и на кухню, просто я не знаю, хочешь ли ты пойти
туда, куда они смогут проследовать за нами. Так как тебе придется ... э–э ... – Она
пробегается взглядом по моим штанам, и я понимаю, что она имеет в виду: мне придется
их снять.
По правде говоря, неважно, куда мы идем. Камеры здесь повсюду.
Я одариваю ее улыбкой, которая должна выглядеть обнадеживающе.
– Все в порядке, давай просто зайдем сюда.
Она следует за мной на камбуз, через спальню и в уборную. Ванная комната
маленькая сама по себе, но с нами двумя внутри, и камерой, загораживающей дверной
проем, она кажется крохотной. На удивление, в ней хороший свет, здесь чисто, и есть
проточная вода, которая явно нужна Эмми, так как она помогает мне сесть, моет руки и
начинает распаковывать свою аптечку на стойке.
– Ты все еще живешь здесь? – говорю я, осторожно опускаясь на сидение унитаза.
– Я уехала после школы, но вскоре вернулась ближе к Виктории, когда мой отец
заболел. Мне нужно, чтобы ты ...
Я слежу за ее взглядом и понимаю, что она имеет в виду.
– О, точно, – говорю я, и начинаю расстегивать ремень.
– Давай я помогу тебе.
Когда она касается моих штанов, я качаю головой, вспоминая о повязке, когда
спускаю ткань штанов со своих бедер.
– Твой отец болен? – спрашиваю я, чувствуя жар на своей шее, на лице, когда сижу
перед ней в одних боксерах, со спущенными до лодыжек штанами и камерами, снующими
вдоль и поперек.
Она надевает резиновые перчатки и – действие, которое нисколько не облегчает
моей участи – становится передо мной на колени.
– Рак, – говорит она. – В печени. Я вернулась, когда он заболел. – Она снимает
колпачок с флакона с антисептиком и открывает новый рулон бинтов. – Мама на
некоторое время перевезла его поближе ко мне, в Викторию. Я работала ночами на скорой
помощи, поэтому имела возможность заботиться о нем в течение дня. Он умер около года
назад.
Я мысленно перенесся на год назад. Честно говоря, кажется, что прошла вечность.
Это было примерно в то же время, когда у нас начались трудности. Деньги закончились, и
все, что могло выйти из строя на лодке, сломалось. Финн смотался в Сан–Диего, а Колтон
и я едва успели покинуть лодку. – Мне очень жаль, Эмми. Я не слышал об этом.
– Все нормально.
– Он был хорошим человеком, – добавляю я.
– Спасибо, это – правда, – тихо говорит она. – Но да, он был болен. И сейчас ему
лучше. Звучит ужасно, правда?
Я качаю головой, глядя ей в лицо. Я никогда не был так физически близок к ней.
– Так больно? – спрашивает она, прижимая пальцы к коже вокруг повязки.
Я едва могу дышать.
– Нет.
Она кивает, шепча:
– Хорошо, – она проверяет другие точки ближе к ране, вероятно, на наличие
чувствительности.
– Моя мама умерла от рака груди, когда мне было четыре года, – говорю я после
недолгого молчания. – Но я не помню ничего из этого. Думаю, мне было легче, чем моим
братьям или отцу. Думаю, это трудно потерять кого–то, кого ты знал всю свою жизнь.
– Да, – говорит она и смотрит на меня с робкой, благодарной улыбкой. – Благодарю.
Знаешь, я видела тебя несколько раз. На съемках.
– Правда?
Она начинает развязывать повязку, и я пытаюсь заставить себя не думать о том, как
она смотрится на коленях передо мной, или сколько раз я представлял себе это. Боже
правый, я бы запросто поменялся с ней местами.
Она разматывает ленту и начинает осторожно снимать повязку.
– На причале с твоими братьями. И один раз на лодке, когда мама услышала, что вы, ребята, пришвартовались.