Вечером следующего дня Петр поехал к Родиону. Уже по тону телефонного ответа Гали накануне он почувствовал, что у них нелады. Возможно, и до развода дело дошло. Однако оказалось хуже. Родион уже ждал решения ЦК о поездке в одну из африканских стран, где, как сказал заведующий отделом, будущий генсек Константин Черненко, «надо налаживать строительство социализма».
Друзья выпили, поговорили. В память врезались слова Родина: «Ты помнишь, в прошлый раз мы говорили об «оттепели»? С ней покончено. Заморозки начались. Ты это учти?»
Выпили еще по рюмке. Родион стал конкретизировать свои выводы:
— Если такие, как Черненко — две извилины в голове, начинают командовать в ЦК, что ты хочешь? И такие, как я, там уже не нужны. Смущаем! Так что Африка для меня, Петя, — почетная ссылка сроком не менее чем на четыре года.
— Чем же это кончится?
— Не знаю. Сталинщина выгодна номенклатуре. Уж коли уселся на теплое место, так и сиди пожизненно. Но Сталин ленивых за жопу брал. И этим был неудобен. Нынешний не берет. Сам бездельничает и другим позволяет. Кончится это плохо. Проспят они царствие небесное, как пить дать, проспят. И Сталин им по большому счету уже не нужен. Но его принцип: «Не пущать!», «Не сметь!», «Не рассуждать!» вполне сгодится.
Не прибавила оптимизма и встреча с Мировым. С ним Петру удалось встретиться за день до отлета из Москвы.
Миров сообщил, что ему все надоело, он не может больше терпеть интриг мелких людишек, строящих жизнь во имя карьеры и готовых на любые подлости. К тому же ему внезапно закрыли выезд за границу. И он решил оставить работу в АПН, заняться сочинением книг, тем более что у него вышла из печати одна и была на подходе другая.
— А почему закрыли выездную визу? — спросил Серко. — Мне говорили, что ты возвратился с Кубы на коне и должность имеешь ответственную.
— А почему вообще вокруг столько безобразия? — ответил Миров вопросом на вопрос, но, чуть подумав, сказал: — Тут может быть одна из трех, а то и все три причины вместе взятые. Первая. Мои бывшие коллеги, а двое из дружков стали генералами и хозяйничают как раз в контрразведке, решили меня наказать за уход из ПГУ. Вторая. Кто-то из моих новых коллег из зависти настучал. На подлые выдумки мы мастаки, нас не хватает на вдумчивые, серьезные дела. Третья. Сработала общая тенденция зажима тех, кто может делать что-то толковое, нужное, что подчеркивает непривлекательность серости. А серость прет из всех щелей! Возможна и четвертая причина. Бывшим коллегам искренне показалось, что я могу драпануть из их рая. В «раю» я им мешаю, а удеру — их зависть задушит.
Серко вспомнил Акапулько, акваланги, бывшего майора Расплетина, но ничего не сказал, а Миров продолжил:
— Эти люди слепы! Их предшественники, делавшие революцию и побеждавшие Гитлера, жили идеями. А эти живут инстинктами. Диву даешься, как таких породил советский строй. Но по большому счету, этот строй им больше не нужен. Они взяли от него все, что могли. И готовы продать за понюшку табака. За жирную пищу и личный комфорт.
— Что же теперь делать?
— Жить. Жизнь, брат, у нас одна. Другой не будет. Держись, Петр. Ты честный мужик. Ты для них — бельмо на глазу.
Глава XI
ДАНТОВЫ КРУГИ АДА
Лайнер «Эр-Франс» оторвался от взлетной полосы. Мишель Род внезапно ощутил, как он устал. Каждую клеточку его тела защемила безудержная тоска по девочкам. Он нежно обнял Глорию, откинул спинку кресла, привлек ее к себе. Мишель не знал о чем думала его жена, но на ее глаза все чаще накатывались слезы. И это не были слезы счастья.
Дома Глория сделалась еще более замкнутой и набожной. Теперь она все чаще бывала в церкви. Мишель вдруг утратил сон от мысли, что станет с ним и его делом, если Глория во время исповеди, впав в отчаяние, обронит хоть слово священнику, прося у него отпущение ее грехов именем Христа. «Неужели генерал Прожогин именно этого и хотел?» — пронеслась в сознании тревожная догадка.
Запретить жене бывать в церкви он, естественно, не мог. Да и священники обязательно заинтересовались бы причиной такого поведения своей прихожанки. А уж там до истины один шаг.
Как-то вечером Глория, уложив спать дочерей, включила телевизор, села на диван напротив, уставилась в экран, но не видела, что там происходит. Мишель подсел рядом, вернул жену в бренный мир и честно признался в своих опасениях.
— Я ненавижу тебя за обман! — гневно сверкнула глазами жена.
— Но я люблю тебя! У меня нет на свете никого дороже, чем ты и девочки! — закричал Мишель.