— Ахъ, ты, Господи! На мѣстѣ преступленія собаку захватилъ, изо рта у ней цыпленка вырвалъ. Потому только и поймалъ ее на цѣпь, проклятую, что въ чуланъ она забралась. Въ чуланѣ-то ужъ ей было не увернуться. А то-бы и по сейчасъ не поймать…
Василій Тихонычъ разсматривалъ задавленнаго цыпленка.
— Дѣйствительно, горло перекусила, — сказалъ онъ. — Діана! Какъ-же это ты такъ? Ахъ, ты тварь мерзкая!
Онъ размахнулся и хватилъ собаку цыпленкомъ по мордѣ. Собака зарычала и оскалила зубы.
— Это на хозяина-то! На охотника-то! — воскликнулъ докторъ. — Смотрите, вѣдь она васъ чуть не укусила. Ну, англійская дрессировка!
— Да, да… это оттого, что она русскихъ словъ не понимаетъ, не понимаетъ даже, за что я ее бью. Понятное дѣло, песъ англійскій, родился и воспитывался среди англичанъ.
— Позвольте, ваша милость, я ее сейчасъ привяжу въ сѣняхъ къ столбу, да арапникомъ смоленымъ разъ пятокъ вытяну — и въ лучшемъ видѣ русскій арапникъ пойметъ, — предложилъ егерь. — А когда бить буду, цыпленка передъ нимъ по ложу.
— Постой, постой… Ты можетъ быть ее отъ дичи отучишь. Тогда ужъ собака и дичь не будетъ брать, — остановилъ его Василій Тихонычъ.
— Будетъ-съ… Чего вы сомнѣваетесь! Я эѳіопскую собаку арапникомъ вышколю, а не то что англійскую. Помилуйте, вѣдь это безобразіе! Охотничій песъ и вдругъ хватаетъ цыплятъ съ насѣста и жретъ ихъ. Это ужъ ни на что не похоже!
Егерь потащилъ собаку.
— Ты только полегче, только полегче! — кричалъ ему вслѣдъ Василій Тихонычъ и вышелъ съ егеремъ вмѣстѣ въ сѣни.
Черезъ минуту раздались удары арапника и визгъ собаки. Василій Тихонычъ вернулся въ комнату и тащилъ за собой на цѣпи собаку. Та не шла.
— Ну, на говядинки, на! — совалъ онъ ей въ ротъ кусочекъ мяса.
Собака и на мясо не обратила вниманіе. Кой-какъ дотащилъ онъ ее до стола, привязалъ за ножку дивана и она сейчасъ-же спряталась подъ диванъ.
— Англичанка… Ни слова по-русски не понимаетъ, русская-то дрессировка ей даже дика вотъ это изъ-за чего, — говорилъ онъ въ оправданіе собаки.
— Однако, позвольте, милѣйшій. Вѣдь невозможно-же этому быть, чтобъ въ Англіи охотничьимъ собакамъ дозволялось по чуланамъ цыплятъ ловить, — замѣтилъ докторъ.
— Ахъ, Богданъ Карлычъ, вѣдь мы съ вами въ Англіи не были и не знаемъ, какіе тамъ порядки.
— Какъ? Въ Англіи собакамъ цыплятъ позволяютъ жрать!
— Не то, не то. Я о другомъ… Все можетъ случиться. Можетъ быть тамъ и цыплята другого вида. Вѣдь это русскій цыпленокъ. Почемъ вы знаете, можетъ быть, она, никогда не видавши русскаго цыпленка, за дичь его приняла!
— За глухаря? Ловко! Хорошая будетъ охотничья собака.
— Ха-ха-ха! — разразился хриплымъ смѣхомъ и Петръ Михайлычъ, выпившій уже двѣ рюмки коньяку, нѣсколько пришедшій въ себя и развеселившійся.
— Теперь не будетъ цыплятъ ловить! Долго будетъ русскую науку помнить! — махнулъ рукой егерь.
— Боюсь только, что ты на дичь мнѣ ее испортилъ, — сказалъ Василій Тихонычъ. — Будетъ бояться дичь брать.
— Не станетъ бояться, ежели она настоящая охотничья собака.
— Покажи-ка, покажи-ка, какіе она у тебя фокусы съ говядиной дѣлаетъ? — спросилъ Петръ Михайлычъ.
— Діана! Иси! На! — крикнулъ собакѣ Василій Тихонычъ, доставъ кусочекъ говядины изъ кармана и вызывая изъ-подъ дивана собаку, но та не шла. — Нѣтъ, безъ англійскихъ словъ ничего не подѣлаешь да и напугана она поркой, — прибавилъ онъ.
Вошелъ мужикъ Степанъ.
— Поѣдете сегодня, ваше степенство, на желѣзную дорогу? — спросилъ онъ. — Ужъ ежели поспѣвать на поѣздъ, то надо сейчасъ ѣхать.
Петръ Михайлычъ былъ въ раздумьѣ.
— Ахъ, и нужно бы домой ѣхать, жена ждетъ, — сказалъ онъ: — но какъ я поѣду домой, не бывши еще на охотѣ! Надо хоть какую-нибудь пичужку застрѣлить. Ужъ и не знаю, право.
— Да полно тебѣ! Оставайся! А завтра чуть свѣтъ на утокъ со мной… — сказалъ ему Василій Тихонычъ.
— Какія тутъ утки, ежели у меня выводки куропатокъ есть приготовлены.
— Тогда сначала на утокъ, а потомъ на куропатокъ и завтра съ вечернимъ поѣздомъ домой.
— Жена-то ждетъ — вотъ въ чемъ сила. Опять-же завтра и векселю срокъ въ банкѣ.
— Да неужто приказчики-то не распорядятся заплатить, ежели съ векселемъ въ лавку придутъ?
— Такъ-то оно такъ, но вексель-то чужой, а мой только бланкъ. Положимъ, что векселедатель человѣкъ надежный… Но жена, жена…
— Женѣ телеграмму… Вотъ мужикъ и съѣздитъ на желѣзную дорогу телеграмму подать.
— Въ лучшемъ видѣ, ваша милость, съѣзжу. Лошадь готова… — встрепенулся мужикъ.
— Нельзя, нельзя телеграмму… Напугаешь жену, подумаетъ Богъ знаетъ что… Нѣтъ, ужъ лучше такъ… Позвольте, да у насъ сегодня которое число? Второе вѣдь?
— Экъ ты хватилъ! Третье. Второе вчера было. Сегодня суббота, третье число…
Петръ Михайлычъ схватился за голову.
— Батюшки! Такъ вѣдь векселю-то сегодня срокъ, а не завтра. Ахъ, ты незадача какая! — воскликнулъ онъ. — А вѣдь я думаю, что все еще второе число!
— Второе число было вчера и вы изволили весь день… — началъ было егерь.
— Молчи! Не сбивай съ толку! И такъ уже я сбился съ этимъ проклятымъ бражничаньемъ! А изъ-за чего? Чуть только сюда придешь — сейчасъ и лѣзутъ къ тебѣ разные мужики, бабы, дѣвки, ребятишки. Кто раковъ тащитъ, кто грибовъ, кто рыбы… Тьфу! Да неужто, господа, сегодня въ самомъ дѣлѣ суббота? — удивлялся Петръ Михаилычъ. — Честное слово, я думалъ, что пятница.
— Потерялъ купецъ пятницу! Ха-ха-ха! — захохоталъ Василій Тихонычъ. — Просто ты проспалъ ее.
— Ну, чего зубы скалишь! Чего! Нѣтъ, надо ѣхать сейчасъ домой.
— Прикажете лошадь сейчасъ подавать? — спросилъ мужикъ.
— Не надо, не надо, — перебилъ его Василій Тихонычъ. — Онъ останется. Ну, чего ты сегодня поѣдешь? Съ какой стати? Не сдѣлавъ ни одного выстрѣла и ѣхать?
— Да вотъ вексель-то…
— Ночью пріѣдешь и платить будешь? Кто-же по ночамъ платитъ! Да и не заплатили по векселю, такъ вексель все равно теперь протестованъ. Но какъ не заплатить? Вѣдь у тебя тамъ люди остались торговые, понимающіе люди.
— Такъ-то оно такъ, — согласился Петръ Михайлычъ.
— Ну, и оставайся. Вотъ и Богданъ Карлычъ остается. Сегодня мы выпьемъ, закусимъ, часика на два сядемъ втроемъ съ болваномъ въ винтъ сыграть, а потомъ спать и утречкомъ всѣ трое на охоту. Сначала на уткахъ мою англичанку попробуемъ, а потомъ на твоихъ куропаточныхъ выводковъ… Амфилотей! Сбѣгай въ лавочку и купи карты! Вотъ рубль. Да слышишь! Нельзя-ли намъ велѣть уху сварить!
Егерь отправился исполнять требуемое. Мужикъ стоялъ и переминался съ ноги на ногу.
— Не поѣдете сейчасъ, Петръ Михайлычъ? Откладывать лошадь? — спрашивалъ онъ.
— Откладывай! — махнулъ рукой Петръ Михайлычъ.
Черезъ полчаса охотники играли въ винтъ съ болваномъ, сидя около потухшаго самовара. Хозяйка готовила за стѣной ужинъ. Было чадно. Пахло пригорѣлымъ масломъ. Ларецъ съ бутылками былъ переставленъ на стулъ. Владѣлецъ его Василій Тихонычъ и Петръ Михайлычъ то и дѣло подходили къ нему, вынимали изъ него фляжки, наливали себѣ рюмки и пили. Не отставалъ отъ нихъ и докторъ Богданъ Карлычъ, но при каждомъ обращеніи къ ларцу приговаривалъ:
— Въ первый разъ противъ своихъ принциповъ иду и пью то, что мнѣ не положено, но это исключеніе по случаю того, что я сегодня подъ дождемъ на охотѣ промокъ.
— Карлъ Богданычъ, что вы! Да васъ и дождь-то только чуть-чуть прихватилъ! — воскликнулъ Василій Тихонычъ. — Ну, да что тутъ! Выпьемте.
На другой день съ пяти часовъ утра началъ егерь будить спящихъ охотниковъ, но никто изъ нихъ въ это время не всталъ. Петръ Михайлычъ даже и голоса не подалъ. Съ вечера опять было много выпито разной хмельной дряни. Въ половинѣ шестого егерь опять приступилъ къ расталкиванію охотниковъ — тотъ-же результатъ, Въ шесть часовъ онъ подалъ самоваръ и снова началъ будить — и снова безъ успѣха. На этотъ разъ Петръ Михайлычъ подалъ признаки жизни, но когда егерь началъ его поднимать, чтобъ посадить на кровати, онъ схватилъ свой сапогъ, пустилъ имъ въ егеря и снова повалился на подушку. Въ половинѣ седьмаго докторъ всталъ и приступилъ къ умыванью. Прежде всего онъ посмотрѣлъ на свой языкъ въ маленькое карманное зеркальце. Языкъ былъ бѣлъ. Докторъ покачалъ головой.