Палеогеографы считают, что в третичном периоде тот Амур, что у нас впереди, тек из Сунгари, а пройденный нами в первые два дня — заворачивал по Зее на север и через Уду впадал в Охотское море. Малый Хинган долго был неприступен для реки, но она все же сумела «пропилить» его в наиболее низком месте… Может быть, с той эпохи и сохраняются в Амуре теплолюбивые рыбы?
Но вместе с тем совсем немного рыб-«северян» не дошло сюда с Верхнего Амура, разве что ленский пескарь да гольян Лаговского… Сиг-хадары, правда, заместился сигом амурским, а типичный для Евразии озерный гольян сменился нашим подвидом — маньчжурским.
В пятый день пути мы проплыли от теплого желтовато-мутного сунгарийского потока до Хабаровска. Все шире и глубже становился Амур, до десятка километров раздавалась его пойма, а приняв с юга тоже теплый и тоже мощный вал воды с Уссури, он стал еще полноводнее.
Ах, как надо бы было познакомиться с чудесной рекой Уссури! Не только потому, что имеет она от верховьев в Южном Сихотэ-Алине 900 километров длины, собирает же воду с площади почти в 200 тысяч квадратных километров и вливает ее в Амур столько же, сколько и Сунгари. Главный интерес в том, что она густейшей сетью речек и ключей пронизывает весь Уссурийский край, всю уссурийскую тайгу с кедром и женьшенем, тигром и леопардом, уткой-мандаринкой и чешуйчатым крохалем… А рядом с ними в водах плещутся столь же интересные рыбы: амуры, толстолобы, змееголовы, черный лещ, ауха, желтощек… Но в Уссури и Сунгари водятся и такие рыбы, каких очень редко встретишь даже в самой теплой, самой южной большой излучине Амура, или они там вовсе не живут. Это уссурийская востробрюшка, гольян Черского, элеотрис, горбушка, мелкочешуйный желтопер… Но все виды рыб той излучины живут и в Уссури, которая до самого озера Ханка — Амур в миниатюре… Только более экзотический.
Мало кому не приходилось видеть Амур из иллюминатора самолета, приземляющегося в Хабаровском аэропорту. С низкой высоты взору представляется поразительная, захватывающая дух картина. Необозримые долина и пойма, густо иссеченная прямыми, дугообразными и неимоверно извилистыми протоками и заливами, нет числа старицам и озерам, островам и косам. Берега оконтурены желтыми песчаными косами, полосами и купами пушистых тальников, их плотные шпалеры тянутся вдоль проток и заливов. Лесистые редки, луговые низины, кочкарники… Глаза разбегаются. Пробуешь пересчитать протоки на пойме Амура, что под брюхом самолета, — не успеваешь. И задумываешься: какая же бездна времени потребовалась воде, чтобы размыть себе, разработать такое могучее ложе… И как же коротка человеческая жизнь для того, чтобы разобраться в истории Амура, как мал ее срок рядом с возрастом этой реки!
Ну а если из иллюминатора — не самолета, а космического корабля взглянуть на Амур с высоты этак 1000 километров? Тогда он показался бы нам подобием громадного раскидистого дерева, окруженного большими ветвями от вершины до комля. А все потому, что бассейн этой реки тоже «раскидист»: крупные притоки питают Амур от его верховий до лимана… Для сравнения: если из того же космического корабля мы полюбуемся на Волгу, то ее бассейн уподобится высокой сосне: длинный гладкий ствол, а сверху скромная крона. И в самом деле, ведь на доброй половине своей протяженности Волга ниже Камы без притоков.
Да, тысячи больших и малых притоков питают и освежают Амур родниково чистой, напитанной кислородом водой, на всем его протяжении делая русло с каждым километром, до самого лимана, все многоводнее и многоводнее.
Для преодоления Амурского утеса у Хабаровска река собралась в единый глубокий поток шириной поболее чем в 2 километра, но не сдвинула его и, гневно шумя и клокоча уловами, резко отвернула влево. А за Воронежскими сопками Амур раздробился на множество проток в сторону низкого маристого левого берега, заполняя, через посредство крупных пойменных озер, 50-километровые дали. А по высокому правому — село за селом: Вятское, Челны, Троицкое, Славянка, Иннокентьевка… Их основали русские переселенцы во второй половине минувшего века.
От Елабуги водяная лава откатывается к левому берегу, Амур все круче заворачивает к северу, и теперь он будет сохранять общее северо — восточное направление.
Следуя основным руслом Амура, мы не видели сел Челны, Маяк, Синда, Искра — они стоят на высоких берегах Челнинской и Синдинской проток. Зато мы удивлялись невероятно широкой долине Амура — если в нее включать неоглядную заболоченную низменность, ширина которой до 120 километров. В половодье здесь настоящее море, над поверхностью которого лишь изредка возвышаются отдельные релки, останцы да небольшой горный узел Халхадьян. Но даже в среднюю воду ширина собственно поймы Амура за устьем Анюя и селом Троицким увеличивается до 25–30 километров.
Более всего Амур красив в среднюю воду, и мы могли им любоваться каждый час. В своем раздолье он и ласков, и серьезен, при ветре же становится грозным и опасным. Но нам сопутствует тихая солнечная погода, и мы наслаждаемся глубокой небесной голубизной, украшенной белыми комками, глыбами, торосами и айсбергами облаков, следим за зелеными берегами, золотистыми косами. Днем тихая вода сверкает зеркалами, и мы как бы по небу между облаков лавируем. Пробежит ветерок, зарябит, засвинцует воду, но она скоро опять зеркальна… Случись затянуть плавание до ночи — и тогда лодка словно по звездной и черной, бездонно глубокой космической дороге плывет. Плывет вслепую, и душа невольно трепещет…
Какое же здесь приволье для рыбы! Трудно вообразить, как много ее было еще лет 40–50 назад! На берегу протоки Сий, соединяющей огромное, в 340 квадратных километров, озеро Болонь с амурской протокой Серебряной, мы сделали остановку на ночь рядом с палаткой старика-нанайца. Он много нам рассказал. Озеро мелкое, в малую воду обсыхает, зимой промерзает насквозь. Но большую часть весны и лета даже в среднюю воду здесь очень просторное и прекрасное пастбище и родильный дом для всяких водных обитателей. На подъеме уровня по неширокой протоке прежде в озеро шло так много рыбы, что одним заметом 200-метрового крупноячейного невода брали тонну живого товара — сазана, толстолоба, щуки, сома, крупного карася, верхогляда… «Пошла летом вода на убыль — мы протоку заставляли сетями, и опять ее полно, — рассказывал старик. — А осенью перегораживали по низкому берегу сетями, а по глубокой части — забором. Половину годового плана колхоз ловил тут», — тыкал рассказчик трубкой в протоку…
Такие глухие забойки я видывал в детстве и знаю, как много в них брали рыбы. Но знаю и сколь много ее гибло в пересыхающих и промерзающих озерах и протоках выше городьбы.
На правах нанайца старик рыбачил разрешенными небольшими ставными сетями, и мы вечером и утром любовались его уловом: добрые караси, пара 5-килограммовых сазанов, три толстолоба, хороший верхогляд, белый амур, сомы, косатки, монгольский краснопер. Я откровенно удивился: под Хабаровском теперь такие уловы не взять. Старик ответил: «Скоро и тут будет как там — город рядом, рыбак на рыбаке, гляди, как берега все затоптаны…» До нового города Амурска было полсотни километров, да разве ж это расстояние для лодки с «Вихрем»! До Комсомольска на 40 километров побольше, но рыбаки и оттуда доплывают до Болони за три часа!
Следующим днем мы минуем и Амурск, и Комсомольск. Напротив города юности вплотную подступивший к реке Сихотэ-Алинь вновь стиснул ее до километровой ширины, и стала она здесь глубокой, а течением быстрее почти в два раза. Но вскоре — напротив устья Горина — Амур взял свое, расширив главное русло до 6 километров. А всего через час — опять «труба», такая же узкая, такая же глубокая, такая же быстрая, как в горах Малого Хингана, но более длинная. И теперь Амуру течь по ней около полутора сот километров — до старого села Циммермановка, где он вырвется на широкую Нижнеамурскую низменность. Тоже сильно заболоченную, густо иссеченную протоками и озерами, из которых Большое Кизи и Удыль размером примерно с Болонь.