Каліноўскі (хаваючы ў кішэню тэатральны рэквізіт). Ну, і як табе Яська-гаспадар з-пад Вільні?
Марыська. Я люблю вас абодвух… (Адрываецца ад грудзей любага, глядзіць яму ў твар, крыху трывожна.) Але Яська забыўся, што ён не Кастусь, і загаварыў напрыканцы як Каліноўскі… не па-мужыцку.
Каліноўскі. Не, любая Марыська, Яська — гэта Кастусь Каліноўскі, а Каліноўскі — гэта Яська-гаспадар. Не падзяліць мне самога сябе… Любі абодвух. Гэта так важна, так неабходна мне сёння… дзеля справы… дзеля вялікай нашай справы…
Марыська. Кастусёк, любы, родненькі, я вельмі шчаслівая, але мне так страшна…
Каліноўскі (туліць любую да сябе, доўга маўчыць). Пакінем страх баязліўцам. А мы на вельмі вялікае замахнуліся. Тут ужо не да страху…
Марыська. На вялікае… а чым яшчэ ўсё скончыцца…
Каліноўскі. Будзем спадзявацца, што Бог нас убачыць і праўду нашу падтрымае.
Марыська (няўпэўнена). Будзем… як жа цяпер не будзем?..
Сцэна зацямняецца і зноў асвятляецца.
ІІ
Рабочы пакой генерал-губернатара і камандуючага Віленскай ваеннай акругай. Дарагая мэбля, на покуці масіўны гадзіннік. Паміж вокнамі правай і левай сцяны — карты Расіі, Паўночна-Заходняга краю, Польшчы. На глухой сцяне, што перад намі, — партрэт Аляксандра ІІ у поўны рост. Над ім двухгаловы арол, збоку ад яго — сцяг-трыкалор. Перад партрэтам масіўны стол, абапал якога два крэслы.
Пасярэдзіне пакоя стаіць навыцяжку палкоўнік Лосеў і, бы марыянетка, паварочваецца тварам да Мураўёва, які распякае яго, ходзячы па кабінеце.
Мураўёў. Государь возмущён! Государь негодует! Государь требует огнём и мечом не только пресечь, но и искоренить крамолу в крае! Вы что, милостивейший государь, думаете, что меня, отставного генерала, старика, государь случайно призвал на военную, фронтовую службу?! И это, заметьте, после покорения Кавказа, разгрома Чечни и прочих мятежных территорий, где военные действия дали целую плеяду молодых генералов-усмирителей. Нет, августейший монарх не случайно на аудиенции вспомнил о великих делах великого фельдмаршала Суворова в этом проклятом крае. Но во времена крамолы Костюшки в этих местах были только цветочки. Мне и, между прочим, вам, виленскому губернскому жандармскому штаб-офицеру и председателю особой следственной комиссии Вильно, достались ягодки. Вы думаете, что меня здесь «вешателем» величают только с мая прошлого года? Нет, мой дорогой Александр Михалыч. Я вешаю здесь с 1830-х годов. И вы обязаны вешать или хотя бы исправно поставлять живой материал для виселиц!
Лосеў (вінавата). Стараюсь, ваше высокопревосходительство…
Мураўёў. Плохо стараетесь!
Лосеў. Виноват-с…
Мураўёў (прасвятлеўшы, прыпомніўшы). Припоминаю, когда я в 1831-м повесил в Гродно одного из первых революционеров-демократов из белорусцев некоего Воловича и по этому приятному случаю выступал перед городским дворянским собранием, один доморощенный шляхтич нарочито громко спросил своего соседа по креслу: «А не родственник ли наш новый губернатор моему бывшему Муравьеву-Апостолу, который был повешен в 1826 году?» Во гневе я тогда ответил наглецу: «Скажите ему, что я не из тех Муравьевых, которых вешают, а из тех, которые вешают!» (Гучна смяецца, Лосеў яго падтрымлівае.) М-да…
Лосеў (лісліва). Ваше высокопревосходительство, смею заметить, что ваше высочайшее назначение на службу в мятежном крае поистине вдохновило войска и карательные отряды. Виселицы становятся привычными приметами в здешнем пейзаже городов и весей. Близок и окончательный разгром шаек и бандформирований, а равно и истребление многочисленных одиночек-кинжальщиков даст нам богатый материал не только для массовых расстрелов и повешений, но и для подлинной зачистки в Северо-Западном крае. Наши войска на Кавказе, как я полагаю…
Мураўёў (сурова, са злосцю). За войска я спрошу с генералов, а вы, как мне кажется, уважаемый жандарм, упустите не только возможность стать генералом, но и рискуете потерять полковничьи погоны!
Лосеў (разгублена, перапалохана). Простите…
Мураўёў (перапыняе). Я не прощаю промахов своих подчинённых, а вы третий год гоняетесь за этим Яськой из-под Вильни, и всё без толку…
Лосеў (умольна). Ваше высокопревосходительство, клянусь честью офицера, я представлю его вам живого или мёртвого!