Как раз рядом с одним из таких заборов и стояла небольшая, похожая на часовню, церквушка с наполовину развалившимся, сложенным из перекошенных каменных плит, крыльцом с железными перилами.
— С миром Господу помолимся… — доносился из распахнутых дверей спокойный, высокий голос, поющий всенощную.
Мариса придержала коня, спрыгнула на мостовую, накинула вожжи на чугунный шар у крыльца и, подойдя к дверям, осторожно заглянула внутрь, не решаясь осенить себя крестом или зайти. В маленькой церкви не было иконостаса, алтарь стоял прямо перед распятием так, что для прихожан едва хватило бы места. Слева был образ Николая Чудотворца, справа Девы Марии с Младенцем. Маленький, сухой, должно быть очень старый, но еще бодрый и крепкий, священник с белой седой бородой, в накинутом поверх истертого серого подрясника аккуратной, необычайно тонко расшитой золотом и серебром епитрахили, пел вечернюю, кадил перед ними. Дьякон, высокий молодой человек с рыжеватыми длинными волосами и в золотом стихире, стоял рядом, гасил пальцами, убирал из ящика с песком, прогоревшие свечи. Мариса еще удивилась тому, что, несмотря на все предупреждения и накрывшую город колдовскую багровую мглу, двери церкви были оставлены открытыми и, помимо иерея и дьякона в храме больше никого нет.
— Заходите, не стойте — внезапно прервал службу, обернулся к Марисе, что осторожно заглядывала в церковь с полуразвалившегося крыльца, священник и, выставив вперед открытую ладонь, пригласил ее войти.
— Меня отлучили… — призналась она стыдливо и тихо. Попятилась от его жеста.
— Тогда постойте снаружи — просто кивнул иерей — но, если хотите, можете зайти. Не здоровый же нуждается во враче.
Мариса пожала плечами и шагнула под своды церкви. Священник же снова обернулся к алтарю и, ничуть не смущаясь ее присутствия, продолжил молитву. Когда подошел черед, они вместе спели «Богородице» и иерей взял в руки чашу с миром. Мариса еще подумала, что вот оно, сейчас они точно откажут ей в елеопомазании, и приготовилась было обидеться, но священник перекрестил руки и лоб вначале себе, потом дьякону, потом сказал подойти и ей. Начертив на ее лбу и тыльных сторонах ладоней кресты, протянул поцеловать свою сухую и горячую руку, приятно пахнущую маслом, ладаном и плавленым воском, а когда она преклонила колени перед алтарем и перекрестилась, одобрительно кивнул и как будто все так и было нужно, приступил к продолжению литургии.
Так прошло еще какое-то время. Мариса, что постоянно оглядывалась на двери, не зайдет ли кто, не проедет ли снаружи, в какой-то момент даже удивилась тому, что она ни разу не видела такого: в большом городе ночь и так тихо и безлюдно, а тут, на темной улице, просто так открытая дверь и только они трое в храме и сколько времени прошло, а вокруг ни души. Никто не прошел, не проехал, никто не заглянул за те полчаса или час, которые она уже была здесь. И за все это время снаружи она так и не услышала ни голосов, ни грохота отдающих эхом за пару перекрестков колес, ни звонкого цокота копыт.
— Мы собираемся служить молебен — закончив читать чин и благословив крестом, обратился к задумавшейся Марисе, заставив ее вздрогнуть, священник — продиктуйте отцу-дьякону имена, за кого бы вы хотели помолиться. Или, если имен немного, просто скажите мне.
— Я всегда молилась за сестру… — нерешительно ответила Мариса, ежась от внезапно потянувшего из распахнутых настежь, прямо в багровую темноту улицы у нее за спиной дверей, холодного ветра — но я не знаю, жива ли она или нет. Ее зовут Стефания. Ее похитили…
Священник внимательно посмотрел на нее и ответил без тени улыбки.
— Мы помолимся за ее здравие, а Господь Бог разберется — перекрестившись на распятие, ответил он ей — а за кого еще?
Мариса растерялась. Поначалу ей было подумалось, что ей не за кого больше молиться. Дедушка умер, других родственников она не знала, коллег она презирала или ненавидела. За Еву не хотела из вредности, за то, что та всегда была старательнее, умнее, ловчее, ответственнее и за то что ее все и так постоянно хвалили. Но ей внезапно вспомнились слова Инги, на которые она тогда еще очень обозлилась. Это было давно, и она успешно забыла о них, но теперь отчего-то снова вспомнила этот показавшийся ей тогда таким глупым и нелепым совет.