- Так почему же вы врываетесь, как бешеные волки?
- Ошибаетесь, почтенный хозяин; право, у нас пет худых намерений, относительно вас по крайней мере. Удалитесь вместе с прислугой, и вы не раскаетесь.
- Что вам, наконец, нужно? - повторил хозяин, желая, главным образом, выиграть время.
- Мы хотим поговорить вот с этими знатными приезжими.
- Эти господа, знатные они или нет, в моем доме и под моим покровительством.
- Вы нехорошо рассудили, почтенный хозяин; так вы и себя погубите, и их не спасете; посмотрите, сколько нас и сколько вас, и поймите, что я говорю правду.
- Нечего тут толковать, повторяю вам, убирайтесь отсюда!
- Берегитесь сами. Не сердите меня, иначе вам несдобровать!
- Ваша угроза не ответ. Говорите прямо, вы согласны выдать нам этих приезжих?
- Нет, говорят вам. Да и что вы будете с ними делать?
- Это уже дело их и наше.
- Ну, довольно болтать, дуралей! - крикнул граф.- Проваливай, или я убью тебя, как собаку!
Парламентер робко взглянул па баррикаду.
- Это ваше последнее слово? - спросил он.
- Да!
- Ну, так да прольется ваша кровь на вашу же голову! - вскричал он, отклонившись в сторону.
- И на твою, corbieux!-вскричал путешественник-атлет и выстрелил.
Седой цыган упал мертвым.
Племя с бешеными криками бросилось к баррикаде.
Их встретили новыми выстрелами.
Цыгане, толпясь, вредили сами себе, кроме того они все были словно на ладони, тогда как противники их, почти совершенно скрытые баррикадой, стреляли наверняка.
Прошло несколько минут в страшной суматохе, затем цыгане вдруг в бессильной ярости отступили.
Они потеряли больше двадцати человек. Стыд и злоба придали им мужества; врагов было всего восемь, а их целая толпа.
Они опять бросились в бой уже в большем порядке, с большей силой, и началась рукопашная, в которой осаждающие и осажденные действовали с одинаковым мужеством. Однако цыганам пришлось отступить.
Путешественник-атлет одним взмахом руки открыл проход в баррикаде и бросился на цыган, потрясая рапирой и громко крича:
- Вперед!
Остальные храбро последовали за ним.
Тут началась страшная, отвратительная резня.
Негодяи, испугавшись такой силы и смелости, бросились бежать, почти не пытаясь защищаться и думая бегством спастись от сыпавшихся на них ударов; но и бегство сделалось невозможным. Окна и двери совершенно загородили женщины, дети и старики, толкавшие друг друга,- каждый старался выбежать.
Вдруг и на улице раздались выстрелы. Цыгане очутились между двух огней.
Разбойники обезумели от отчаяния, опасность пробудила в них последний проблеск мужества; снова началась борьба-еще ужаснее, еще ожесточеннее.
- Смелей! - крикнул хозяин.- Ко мне, Бомба, сюда.
- Иду, иду, друг,- отвечал с улицы насмешливый голос.
Битва длилась еще несколько минут и затем прекратилась.
Цыгане были перебиты. Некоторые из уцелевших бежали, другие лежали вперемешку с убитыми па дороге и в трактире.
Бомба торжественно вошел в комнату во главе тридцати контрабандистов. Победители, не желая затруднять себя пленниками, пристреливали тех, кто подавал еще признаки жизни.
Граф, хотя и не отличавшийся нежным сердцем, не мог без возмущения смотреть на это и поспешил выйти. В ту минуту, как он шагал через трупы, кто-то вдруг уцепился за полу его платья. Он обернулся.
Это был мальчик лет шестнадцати, бледный как смерть, с полными слез глазами.
- Спасите меня, добрый господин! - умолял он испуганным голосом.- Спасите меня, ради всего святого!
- Спасти тебя? - машинально прошептал граф.
- Я вас буду любить, служить вам, буду вашим рабом, вашей собакой… только спасите!
Граф улыбнулся. Ему невольно стало жаль мальчика.
- Пожалуй,- отвечал он,- но будешь ли ты благодарен?
- Моя жизнь принадлежит вам, монсеньор; я отдам ее за вас, когда только вы потребуете.
- Хорошо! Встань. Опасна твоя рана?
- Нет, монсеньор; пуля только оцарапала голову.
- Ну, так через два дня ты выздоровеешь.
- А! - крикнул Бомба, увидев, что цыган вылезает из под груды трупов,-Еще один! Постой, постой, чертенок!
Он зарядил пистолет.
- Сударь, я беру мальчика под свое покровительство! - вскричал граф.
- Напрасно, граф! - отвечал контрабандист.- Это разбойничье отродье! Их всех надо уничтожать!
- Пожалуйста, оставьте мне его!
- Как угодно, сеньор, это ваше дело.
Он хладнокровно разрядил пистолет, пристрелив другого цыгана, поднявшего голову.
На другой день граф собрался ехать дальше, он сел на лошадь, а его новый лакей - на мула, принадлежавшего кому-то из убитых цыган.
- Как тебя зовут, мальчик? - спросил граф.
- Си-эль-Эддинь, монсеньор,- отвечал цыганенок.
- Ну, это слишком длинно, теперь ты будешь называться Магомом.
- Как угодно, монсеньор,- отвечал тот, опустив голову.
Вот каким образом Магом поступил в услуженье к графу.
Путешественник-атлет тоже вышел из трактира.
- Прощайте! - сказал он графу.
- Куда вы едете? - спросил Жак.
- В Венгрию. А вы?
- Во Францию.
- Счастливого пути! Может быть, увидимся. Позвольте узнать вашу фамилию?
- Граф Жак де Сент-Ирем; а ваша?
- Капитан Ватан. До скорого свидания.
Они пожали друг другу руки и направились в разные стороны.
Магом сдержал слово, он сделался безгранично предан своему господину. Когда Диана вышла из монастыря и стала жить с графиней дю Люк, граф счел самым лучшим подарком сестре -уступить ей Магома.
Цыган и к девушке относился с такой же преданностью, часто не имеющей границ.
Это был драгоценный слуга для такой женщины.
XI СОЮЗ БРАТА И СЕСТРЫ
На другой день после описанной нами сцены между Дианой и графом дю Люком красавица, проснувшись в десятом часу утра, позвала своих горничных, велела отворить окна спальни и, лениво нежась в постели, улыбаясь солнцу, обливавшему золотыми ручьями ее лицо и нежно ласкавшему белую грудь, спросила, зевая, вышел ли граф из своих комнат.
Узнав, что он уже давно уехал к Барбантану, девушка сверкнула глазами и, быстро вскочив, мигом очутилась посреди комнаты, к величайшему изумлению горничных, не понимавших, что это значит. Она, однако, сейчас же спохватилась, накинула капот и подбитые мехом туфли и стала причесываться и умываться.
- Я хочу выехать,- сказала она.
Ей подали чудесный костюм для гулянья.
Никогда еще девушка так не спешила.
Она оделась меньше чем за полчаса, приведя в восхищение горничных, но не разговаривала с ними, как делала обыкновенно, и велев послать к себе в будуар Магома, прошла туда сама.
Магом, по-видимому, находился неподалеку, потому что почти тотчас явился и, поклонившись, скрестил руки на груди, ожидая приказаний.
Магом был двадцатишестилетний высокий, стройный мужчина, с красновато-смуглым лицом, слегка горбатым носом, хитрыми быстрыми черными глазами, большим ртом с чудесными зубами, редкой бородкой и иссиня-черными густыми волосами, которые, беспорядочно падая на широкие плечи, придавали ему дикий вид. Лицо можно было бы назвать красивым, если бы его не портило выражение злости и алчности.
Он был одет как все лакеи хороших домов. За кожаным поясом были заткнуты короткая прямая сабля и длинный нож в роговой оправе.
- Здравствуй, Магом,-Диана протянула ему руку.
- Здравствуйте, госпожа,- отвечал он, поклонившись и почтительно поцеловав белую аристократическую ручку девушки.
Глаза его при этом сверкнули радостью.
- Слушай,- сказала она,- через десять минут мы едем в Париж. Оседлай мула.
- Я оседлаю Мышь. Он лучше всех.