- Что же?
- Послужить оружием для вашего мщения.
- Что вы хотите сказать? - вскричал он, побледнев как смерть.
- Только то, что говорю. Напрасно вы стараетесь обмануть самого себя. У вас одна любовь в сердце! Хотите, я вам скажу, кого вы любите?
- О, ради Бога! - граф провел по влажному лбу.
- Всегда так бывает,- продолжала незнакомка, как бы говоря сама с собой.- Человек любит, думает, что и его любят, вкладывает всю душу, всю жизнь и счастье в эту любовь и вдруг видит, что его низко обманули! Тогда прощай мечты, и счастье, и будущее. Сердце разбито. Если такое случается с женщиной, она уходит в монастырь, молится и умирает. Мужчина же предастся светской жизни, разгулу, любовным или политическим интригам. И то и другое - самоубийство, только последнее вернее. Граф, выпьем за ваше здоровье и за здоровье Жанны дю Люк, вашей благородной жены?
- О, мадам! - воскликнул Оливье дрожащим голосом, встав с места.- Что вы осмелились сказать! Какое воспоминание пробудить! Я вижу, вы не любите меня. Я безумно поддался чувству, которое вы мне внушили; оно так сильно, что я, поклявшийся ненавидеть женщин, позволил себе признаться вам в любви и опять повторяю свое признание! Ради Бога, убейте меня, но не трогайте еще не остывшего пепла моего сердца!
Незнакомка нервно рассмеялась.
- А если я ревную? - пылко возразила она.- Если и я тебя тоже люблю?
- Ты меня любишь! - вскричал Оливье, упав перед ней на колени.
- Сумасшедший,- сказала она.- Вы не умеете читать пи в своем сердце, ни в сердце женщины. Неужели вы не понимаете, что такая страстная женщина, как я, сказавшая вам при всех то, что я вам сказала, непременно будет ревновать и к прошедшему, и к будущему. Я хочу, чтобы, сказав мне «я тебя люблю!», вы навсегда покончили с прошлым.
- Я не знаю, кто вы,- отвечал Оливье,- но у меня к вам странное, безотчетное чувство, Фебея; не мучайте меня, я вас люблю!
- Не верю, граф. Через неделю, через два часа вы будете смеяться надо мной с вашими товарищами, если я поверю.
- О, как вы можете так думать?
- А отчего же не думать? Чем вы доказали мне вашу любовь?
- Чем доказал?
- Да! Послушай, Оливье, и я буду откровенна с тобой. Я тоже знатного рода: я в раннем детстве осталась сиротой, богатой, свободной. До сих пор я еще никого не любила, никто не входил сюда ко мне. Ты первый затронул мое сердце, ты будешь и последним. Но человек, который полюбит меня, не должен любить другой женщины. Хочешь ты быть этим человеком?
- О да, клянусь тебе! - страстно воскликнул он, покрывая поцелуями ее руки и плечи.
- Подумай, Оливье. Когда я буду твоей, ты тоже будешь принадлежать мне. Мы неразрывно будем связаны.
- Я люблю тебя!
- Любишь? Хорошо, по мне нужны два доказательства этой любви.
- Все, что хочешь, Фебея!
- Клянешься?
- Клянусь своим именем и честью дворянина!
- Хорошо. Во-первых, ты не будешь стараться узнать, кто я такая, пока я сама не захочу сказать тебе этого. Успокойся, я хороша, лучше, чем ты думаешь. Ты согласишься сам, когда увидишь меня. Принимаешь условие?
- Принимаю. А во-вторых?
- Во-вторых, мой прекрасный возлюбленный, я не хочу слушать твоих уверений в любви, пока у тебя на груди портрет другой женщины.
Граф почувствовал, что бледнеет.
Глаза незнакомки жгли его.
- Ты отказываешься?
Он молчал.
- А, вот видишь! Ты меня не любишь, я ведь говорила.
- Нет, ты ошибаешься! Изволь, я сниму портрет, его не будет больше.
- Нет, дай мне его сейчас.
- Сейчас?
- Да,- сказала она, подняв левую руку к шнуркам маски.- Согласен? Последний раз спрашиваю.
- Да… согласен! - вскричал он не помня себя и, расстегнув мундир, сорвал висевший на золотой цепочке медальон.- Бери, демон!
Незнакомка схватила медальон и быстрым движением привлекла графа к себе.
- Приди! Я люблю тебя! - позвала она.
В ту же минуту канделябр упал, и в полном мраке Оливье почувствовал, как к его губам страстно прижались горячие губы незнакомки…
Около пяти часов утра на углу улиц Арбр-Сек и Сент-Оноре остановились носилки, из которых вышел мужчина с завязанными глазами.
- Не забудьте, господин,- сказал один из носильщиков,- что вы поклялись не снимать повязки, пока на Сен-Жермен-л’Оксерруа не пробьет пять. Вам недолго придется ждать, до пяти часов осталось три минуты.
- Хорошо.
Носилки удалились и исчезли в темноте. Почти сразу же пробило пять.
- Ах, вот я и упал с неба на землю! - сказал со вздохом граф.
- А, милый граф! - воскликнул какой-то человек, все время прятавшийся в углу у стены.- Так небо ближе к нам, чем я думал? Не сведете ли вы меня туда, а?
- Пойдемте, пойдемте, капитан,- отвечал, улыбнувшись, Оливье.
- Скажите, пожалуйста, так как вы вернулись с неба, широк или узок туда путь? Говорят, он полон терний? Мне бы очень хотелось знать это.
- Хорошо, хорошо, милый капитан,- смущенно отвечал граф,- холодно, нехорошо стоять на улице.
- Вам сейчас, верно, теплее было?
- Не расспрашивайте, милый капитан,- я не могу вам отвечать.
- Хорошо, хорошо, не настаиваю. Всегда дают обещанья, чтобы потом не сдержать их. У вас еще, кажется, до этого не дошло; не станем больше об этом говорить.
- А вы, капитан, что тут делали, карауля у стены?
- Гулял и рассматривал вывески.
- Вы что ж, смеетесь надо мной, капитан?
- Нисколько. Вы же развлекаетесь, играя в жмурки ночью на улице, У вас свои секреты, у меня свои; не будем о них говорить, а пойдем-ка лучше домой. Как знать, вам, может быть, спать хочется?
Они ушли, смеясь, но ничего не рассказывая друг другу.
XIV КАПИТАН СНАРЯЖАЕТ ЭКСПЕДИЦИЮ
У капитана от военной жизни сохранилась привычка вставать с рассветом, как бы поздно он ни лег, какая бы погода ни была.
Каждое утро он отправлялся прямо на Новый Мост, останавливался у Бронзового Коня и закуривал неизменную трубку. Из-за перил мигом появлялся Клер-де-Люнь и почтительно ему кланялся.
Капитан отвечал покровительственным кивком, и между ними завязывался всегда один и тот же разговор. Клер-де-Люнь говорил о погоде и спрашивал капитана о здоровье. Капитан благодарил и при этом покашливал. Клер-де-Люнь начинал объяснять, что слышал от самого знаменитого Иеронимо, будто бы туманы Сены имеют дурное влияние на организм человека; что от них в человеке заводится червяк, которого можно убить понемногу только водкой или ромом. И они шли убивать червяка.
Один раз, направляясь таким образом в распивочную, капитан увидел па набережной графа де Сент-Ирема: он расхаживал взад и вперед, как будто кого-то или что-то искал. Он раза два порывался уйти, но однако остался и через несколько минут подошел, наконец, к какому-то человеку, стоявшему на мосту и плевавшему в воду. Граф уже раза три проходил мимо него, но сначала будто не решался подойти.
Капитан и Клер-де-Люнь видели из окна распивочной, что граф дал этому человеку письмо и серебряную монету, и затем они пошли в противоположные стороны. Капитан сделал Клер-де-Люню знак и tire-laine выбежал, не допив даже стакана. Капитан же уселся преспокойно допивать и курить в ожидании товарища. Тот вскоре вернулся, и они ушли вместе.
Капитан предложил Клер-де-Люню позавтракать у Дубль-Эпе, и тот согласился. Было половина десятого. У Дубль-Эпе прибирали и подметали пол, по уже появилось и несколько человек посетителей. Поздоровавшись с крестником, капитан спросил, найдутся ли у него лошади. Дубль-Эпе отвечал, что коней шесть всегда есть. Они прошли завтракать в особую комнату; вскоре к ним присоединился и сам Дубль-Эпе. Капитан, по обыкновению, приступил к делу только тогда, когда закончил свой завтрак.
- Ну, что же ты сказал этому дуралею, за которым шел сегодня, Клер-де-Люнь? - спросил он.