Сестра Джованна в ответ синьорине Крочиато тихо заметила, что если Бьянка собирается вернуться к брату, ей нужно заблаговременно собрать вещи, при этом монахиня видела и пренебрежительный взгляд девицы, словно говоривший, что уж без неё сама Бьянка никак не догадалась бы об этом.
Сестра Джованна тихо вздохнула.
-Феличиано ничего не пишет о делах в замке, - проронила Чечилия Чентурионе, стремясь одновременно сгладить неловкость и кое-что узнать. - Энрико написал, как там дела, Бьянка?
Та окинула Челилию недоуменным взглядом, бросила на стол письмо, и, сказав с подчеркнутой язвительностью монахине, что пойдет собирать вещи, чтобы, упаси Бог, ничего не забыть, ушла. Делия молчала, сестра Джованна едва заметно покачала головой, Чечилия взяла письмо Энрико Крочиато и погрузилась в чтение, а она, Лучия, отложив в сторону полученные из дома письма, задумалась, глядя в каминное пламя. Что предвещало её гадание?
Не понимала она этого и сейчас.
Глава 4.
Мессир Амадео тем временем широко распахнул объятия любимой тетке Робертине, с не меньшей любезностью приветствовал дядюшку Дженнаро, и был просто счастлив увидеть свою племянницу Марию. Зашел он с матерью и в дом городского судьи, женатого на его двоюродной сестре, расцеловал и одного из членов Совета Девяти, мессира Теобальдо Лангирано дельи Анцано, заседавшего там с незапамятных времен и, похоже, твёрдо решившего умереть на этом почётном посту.
Все эти встречи продолжались до темноты и завершились, когда на городских часах пробило девять. Теперь мессир Амадео заторопился. Майские ночи прохладны, он надел подбитую мехом университетскую мантию, вопреки продекларированной Паоло Корсини нелюбви к оружию, подвесил к поясу кинжал, который был незаметен под монашеской университетской мантией, после чего, оказался на соседней улице, легко перемахнул через массивную ограду, вышел на северную окраину и направился в рощу, лежащую в низине у каменистой гряды. Тут его глаза различили тень на каменном уступе, рука бездумно нашла рукоять чинкведеа, но мессир Амадео тут же и усмехнулся. На россыпи каменных глыб в доминиканской рясе восседал друг его детства - Раймондо ди Романо. Он был невысок, за последние годы чуть потолстел, на его округом лице выделялись сильно молодившие его живые синие глаза, длинные черные волосы, кои в юности спускались до плеч, теперь были коротко острижены.
-Рико предупредил нас о твоём приезде, Амадео. Тебя ждут. - Амадео и Раймондо сжали друг друга в объятьях.
-Неужто все соберутся приветствовать жалкого магистра семи свободных искусств? - Амадео с ироничной улыбкой оглядывал старого друга.
-Не каждый день видим перед собой воплощение мудрости, - в тон ему насмешливо ответил Романо и указал рукой на вход в подземелье. - Правда, сам я не чаял вырваться - визитатор из Рима на голову нынче свалился.
Эту дорогу Амадео прекрасно знал с детских лет и сейчас шел, не останавливаясь. Вскоре известняк пещерных сводов сменился ручными следами кирки, они оказались перед лестницей, приведшей их к железной двери. Ключ Раймондо повернулся в замке, они миновали два лестничных пролёта - и теперь стояли перед резной дубовой дверью старой детской комнаты его сиятельства графа Феличиано Чентурионе.
Дверь распахнулась рукой Раймондо, они вошли - и Амадео невольно вздрогнул. Комната сохраняла ту же мебель, что была здесь много лет назад, правда, сами покои показались мессиру Лангирано совсем не такими большими, как когда-то. На ложе и на скамье сидели его друзья - Чино Чентурионе и Рино Ормани, а на ковре перед камином возлежал Рико Крочиато, два же кресла напротив пустовали и явно предназначались для него самого и епископа Раймондо. Все было как и восемь лет назад, когда они встретились в прошлый раз. Всё?
Нет, совсем нет.
Чино, Феличиано Чентурионе, поднявшийся ему навстречу, был бледней мертвеца. На лице залегли следы многодневной бессонницы. Он попытался улыбнуться Амадео, но улыбка только подчеркнула изможденность лица и тусклые запавшие глаза. Изумила и походка Феличиано - граф всегда двигался быстро и стремительно, подобно молодому льву, но сейчас ступал боязливо и осторожно, взгляд его был затравленным и больным. А между тем Чентурионе был наделен резкими, но величественными чертами, живыми карими глазами и густыми светлыми локонами, напоминавшими львиную гриву. Чтобы исказить столь привлекательную внешность, граф должен был страдать глубоко и сильно.
Сердце Амадео сжалось.
Рино, Северино Ормани, главный ловчий замка, выглядел лучше, но лицо его, бледное, точеное и бесстрастное, лишенное мимики, но привлекательное мужественностью, казалось восковым. Северино был очень силен, казался выкованным из стали, и столь болезненный вид насторожил Лангирано.
Вечный шутник Рико Крочиато, управляющий и казначей замка, сегодня был не расположен шутить, он тоже казался утомленным и надломленным, но все же стиснул плечи Амадео железными объятьями. Амадео никогда не мог сказать, красив Энрико или уродлив: его живое, смуглое лицо с забавной мимикой, с широко расставленными огромными карими глазами и горбатым носом, было колеблющимся, как отражение на воде. Волосы Энрико были светлыми и густыми, они странно контрастировали со смуглой кожей цвета осеннего мёда. Однако все девицы в замке и его окрестностях уже десятилетие находили, что кривляка, коему еще в отрочестве дали кличку Котяра, наделен обаянием, стоящей красоты Эндимиона. Энрико пользовался необычайным вниманием дам и славился даром рассказчика и музыканта.
Сколь это ни странно, в их компании, вопреки присутствию человека, ныне носящего графский титул, и другого, облеченного епископским саном, мессир Лангирано дельи Анцано всегда считался первым - первым по тонкости ума и благородству духа. И это первенство за ним признавали беспрекословно. Когда-то в романтичные годы юности они пятеро, спаянные дружбой, хотели дать слово сохранить эту дружбу навсегда. Именно он, Амадео, сказал тогда, что людские клятвы даются, чтобы быть нарушенными. Просто нужно помнить: пока с ними любовь друг к другу - с ними Бог. Граф Феличиано, чья родословная уходила в туманные времена древности, выходец из торгашеской Флоренции Энрико и трое патрициев Северино, Амадео и Раймондо в течение уже десятилетия делали все, чтобы помочь друг другу. Граф Феличиано продвинул Раймондо, отличавшегося фанатичной тягой к знаниям и истовой верой, на городскую епископскую кафедру, Северино Ормани помог с покупкой земли Энрико Крочиато, сам Северино при поддержке графа вошел в Совет Девяти. При этом любой из них в любой час был готов дать стол и кров Амадео Лангирано - но тот ни в чем не нуждался.
-Ну а теперь - поднимем-ка бокалы за встречу, - на пороге появился Раймондо с бутылями, и взгляд Амадео утратил напряженность, рассмотрев друга при свете. Раймондо был старше их всех, ему шел тридцать третий год, но его преосвященство выглядел прекрасно: его синие глаза лучились, на щеках светился розовый румянец, губы расплывались в улыбке. Он двигался плавно и вальяжно, как кот Амадео Кармелит. Лик Раймондо ди Романо ничуть не походил на призрачный, но сиял чистой радостью встречи: он деятельно суетился у накрытого стола, мурлыкая гимн 'Тe, Deum', и был безоблачно спокоен.
Амадео понимал, что глупо выражать удивление тем, что светская половина его друзей походит на мертвецов, зато клирик явно благоденствует. Причины для желающего что-то понять рано или поздно проступают, а мессир Лангирано был умен и терпелив. Все осушили по бокалу, вино чуть оживило лица покойников, и Амадео задал вполне уместный вопрос о том, каково положение дел в городе, что в замке, что в домах у каждого?