И вот - это девка снова возбудила его!
Она располнела и похорошела с родов, он и не заметил. Но он отпустил её. И сейчас, напоследок, взять её - в этом было что-то жалкое, неблагородное и унизительное, но Феличиано уже почти не соображал. Когда жердина стоит, мужчина теряет две трети своего рассудка и треть своей веры. Сейчас Чентурионе хотел Лучию и рассчитывал получить.
-Что это ты, как лунатик, ходишь голой по балконам?
Лучия окинула его злобным взглядом. Его сиятельство снова забыл назвать её по имени. Но нет! Гнев проявлять было неразумно. Это она ещё успеет. Она улыбнулась, подошла к нему вплотную - руку протянуть. Наклонилась к уху и прошипела:
-Осмелюсь напомнить вашему сиятельству, что мое имя - Лучия. - Она видела, что он вцепился в подлокотник, и пальцы его трясутся. - Вы снова забыли, как меня зовут? - Её налитая грудь плавала у его графского носа. - Что до вашего вопроса, ваше сиятельство, то напомню вам, что вчера вы изволили освободить меня от всех моих обязанностей и дали мне свободу. Я сочла возможным воспользоваться вашим великодушием и добротой, и вышла на балкон помечтать при луне...
Феличиано вскочил, не в силах усидеть на месте, но она уже отвернулась от него и теперь заботливо взбивала подушку. Вторую, его подушку, она ещё днём засунула в сундук.
-И о чём же ты мечтала, Лучия? - чтобы произнести эту короткую фразу, ему потребовалось сделать три вздоха.
Лучия легла поверх одеяла, по-кошачьи потянулась, и закинула руки за голову. Она краем глаза видела, что он пожирает глазами её манящую наготу и дрожит. Что, котик, зло подумала она, хочешь кошечку?
Мягко ответила, вложив в свои слова интонации приговора.
- Об одиночестве, ваше сиятельство. И, спеша воспользоваться теми последними минутами, что вы ещё проводите у меня, позвольте сказать вам, что, несмотря на горькие обстоятельства нашего знакомства, я ... благодарна вам за всё. Может быть, вы порой вразумляли меня жестоко, но теперь я поняла, что это пошло мне на пользу. Вы многому научили меня, и теперь, я покидаю ваш дом совсем другим человеком. Я познала цену преступлению, я познала цену горю, голоду и холоду, я не узнала ещё цены любви, но... в ваших объятиях мне иногда было ... хорошо. - Лучия на миг опустила глаза. Он перестал двигаться и стоял неподвижно. Её голос, глубокий и низкий, звучал почему-то страшно. Что с её голосом? Он никогда таким не был... Лучия же продолжала. - Благодарю вас и за вашу щедрость. Тысяча золотых. Спасибо, Феличиано.
Глава 33.
Чентурионе стоял, опустив голову, и тяжело дышал.
Он не ожидал такого. Эта девка вдруг ударила его. Ударила царственно и наотмашь. Теперь она определяла минуты, которые он может провести здесь, высокомерно благодарила его за жестокость, с надменным смирением плевала ему в лицо. Кровь ударила Феличиано в голову, он даже покачнулся, но сдержался.
Но просто уйти он не мог и не хотел. Он - граф Феличиано Чентурионе, и он не уходит побежденным. Тем более - своей девкой. Этого не будет.
На это Лучия и рассчитывала. Она знала графа Чентурионе.
Чентурионе лихорадочно искал, что ему ответить и тут, потрясенный, заметил, что она уже отвернулась от него к стене, и поудобнее устраивает подушку под головой. Этот новый плевок был смягчен мерным покачиванием её ягодиц, прелестных, как два персика. Что было делать? Уйти было унизительно, грубить смешно. У него снова сбилось дыхание. Он понял, что у него только один достойный мужчины выход - добиться, чтобы она раздвинула ноги. Сама. Только вдавив её в постель своим телом, он мог оставить за собой последнее слово.
Он подошел к столу и сел. Несколько минут молчал, собираясь с мыслями. Мысли не собирались.
-Лучия, девочка. Я понял твою злую иронию, понял и то, сколь я был несправедлив к тебе, считая тебя недалёкой дурочкой. - Она перевернулась на постели, и, перекинув подушку в изножье кровати, легла так, чтобы смотреть на него. И её кошачьи движения окончательно сбили его дыхание. - Я не хотел бы, чтобы мы расстались врагами, и ...
-...и чтобы мы всегда потом вспоминали друг о друге с добрыми чувствами, давай, девка, раздвинь напоследок ноги, впусти меня в последний раз, чтобы я мог ублажить свою похоть и потом вышвырнуть тебя с чувством полного удовлетворения... - пророкотала она, давясь хохотом.
Феличиано окаменел. Откуда у этой девки взялись мозги?
Лучия поднялась.
-Ты... Горделивый, самовлюбленный, надменный... Господи, ведь годами падало твоё семя в утробы и не зачинали они, и бесплодная земля была твоим уделом. Но вот Господь сжалился над родом твоим и отверз под тобой утробу, одну-единственную, мою утробу... И сейчас ты готов осквернить эту утробу, носившую твое дитя... лишь бы восторжествовать...
Феличиано медленно поднимался, тёмный и страшный. Лучия усмехнулась, вскочила навстречу, глаза ее сверкнули молнией. Они не боялась его. Если бы он ударил её - расхохоталась бы: он расписался бы в собственном ничтожестве. Но Чентурионе остановился и замер, ошеломлённый ее новым дерзким взглядом и холодным бесстрашием.
Лучия стояла перед ним прямая и пугающая. Но потом голос её смягчился. Она закинула руки за голову.
-Но я не хочу, чтобы ты был унижен. Ты отец моего ребенка. Я хочу, чтобы ты остался. Остался, лег на меня и восторжествовал. - Она уже тянула его за руку к постели и кошкой опустилась на подушку. - Мои ворота распахнутся, принимая тебя, Владыку, в последний раз. Заходи, Господин.
Чентурионе побелел и яростно закусил губу. Он проиграл бесповоротно. Проиграл, если уйдёт, и проиграл, если останется. Лучия же перешла на более интимный тон.
-Я же сказала, мне было хорошо под тобой. Даже ненавидя тебя, я ощущала эту сладость. Подари же мне себя в последний раз... - Лучия улыбнулась ему маняще и сладостно. Ей нужно было, чтобы он остался: он уже проиграл, но она ещё не выиграла.
Феличиано сбросил плащ и стянул рубаху. Ему было все равно. Лучия унизила его, он не сумел утвердить себя. Что бы он не сделал - он сделал бы это теперь с её позволения. Он давно был без женщины, а прочувствованное желание мучило плоть. Все, что он мог теперь получить - покой плоти. Он лёг с ней рядом.
Лучия видела, что ударила его излишне больно. Что ж, побили мальчика, надо и приголубить.
- Этой ночью я получу я всё, чего ты не додал мне. - Она неожиданно опрокинула его на подушку, уселась сверху и впилась ногтями в его плечи. - Ты ни разу не поцеловал меня. Ты ни разу не прикоснулся ко мне губами. Ты должен мне сто поцелуев... Плати долги.
...Феличиано вдруг оказался в объятиях фата-морганы, наглой, игривой, причудливой, взбалмошной чародейки. Вначале он просто хотел усмирить надрыв плоти, потом неожиданно увлёкся. Она то раскрывала перед ним ворота, то отталкивала его, хохоча, заявляла, что Генуя намерена нарушить договор и её стены придется таранить, но когда он, уже смеясь, приступал к штурму, она невесть откуда выкидывала белый платок и кричала, что крепость сдается на милость победителя. Лукавая бестия то намеревалась вести пакет в Падую, взбиралась на него и требовала приделать луку к седлу, и когда он протянул ей руки, вцепилась в них и понеслась на нём галопом, доведя до исступления, то называла его жердину источником огня и так терла его благоухающими розовым маслом руками, что он и вправду полыхал, пусть и не огнем... Едва отдохнув от очередной игры, она устраивала рыцарский турнир, в котором копьеносцу требовалось попасть копьем в цель, но цель ускользающую, Феличиано смог остановить наглую цель и попасть в извивающуюся чертовку, после чего она изображала преступницу, которую приговорили к насаживанию на кол... Он был поражён не только её совсем новым телом, но и чем-то новым в себе, непонятным, опьяняющим, но потом осмыслил его. Он никогда особо не ценил женщин, а за долгие годы бесплодия привык внутренне ненавидеть их, унижавших его достоинство и напоминавших о его ущербности. Но сейчас на этой девке он не чувствовал себя униженным. Он сделал её женщиной и матерью. Он мужчина - любовник и отец. Он невольно улыбнулся, упившись этой столь возвышающей и пьянящей его мыслью.