Меж тем бесовка подлинно вымотала его. Феличиано ещё не излил семя, но потерял дыхание, горло его пересохло. Он навалился на змеящуюся бестию и придавил всем телом к простыням.
-Стой. Стой, зверюга. Я должен передохнуть... Но почему ты раньше так не делала?
Лучия облизнула губы.
-Я приберегала это для любящего, но ничего не дождалась. Но подумала, что стоит просто прорепетировать...
Феличиано надавил на нее сильнее, сдавив груди ладонями. Что?
-И кому же ты намерена устраивать такие представления?
-А разве в Пьяченце... или где там будет мой дом? А! В Парме! Так разве в Парме нет мужчин?
-Есть.
-Ну, что, продолжим?
Он не дал ей двинуться.
-Не рыпайся подо мной, - рыкнул он вдруг. Мысль о том, что эта девка будет прыгать на другом, почему-то испортила ему настроение.
Её вечная покорность бесила его, заставляла чувствовать себя извергом, а постоянная плаксивость только подливала масла в огонь. Его желание пробуждалось волнующим запахом этого тела, но кроме удовлетворения грубой похоти он ничего не получал. И вдруг вечно ноющая дурочка стала любовницей, игривой и сладостной, влекущей и чарующей. Да ещё и кожа, шелковая, атласная, струилась под его руками, ублажая ладони и приковывая взгляд. Похорошела, бестия, отъелась...
Чентурионе в досаде закусил губу. Он сглупил. Просто поторопился. Он помнил ее тощей девчонкой, много месяцев и помыслить не хотел о близости с ней, боясь повредить малышу. Надо было поглядеть на нее после родов-то да пощупать. А он, поглощенный сыном, не удосужился. Зря. Какой дурак избавляется от восемнадцатилетней красотки, гладкой, как шёлк, и страстной, как мартовская кошка? Такая киска нужна самому.
Лучия тем временем шаловливыми пальчиками нежно ласкала его сокровенное место, и он её прикосновений он потерял нить размышлений. Теперь она была мягка и сладостна, как малиновое варенье, и он бездумно упивался тихим наслаждением, но вот чертовка снова превратилась в ураган. Она хорошо знала его прихоти и причуды и то потворствовала им, то, напротив, противилась и при этом хохотала, довела почти до безумия. Он, наконец, в исступлении страсти схватил её, подмял под себя, вошел и излил семя, и тут вдруг услышал, как чертова бестия нагло и хрипло спросила, какого чёрта он растрепал её прическу? В Парме небось не любят растрёп.
Он отдышался... Господи, какая баба из неё вышла! Потом зло рыкнул.
-Прекрати. Ты нарочито злишь меня, делаешь вид, что я тебя выставляю. А я не гнал тебя. Я хотел, чтобы ты осталась и воспитывала моего сына! - Феличиано отвёл глаза. Он лгал и знал это.
Лучия не стала напоминать ему произошедшее, неожиданно легко согласилась.
- Да, ты меня не гнал.- Чентурионе в изумлении встретился глазами с хитрой бесовкой. - Ты не гнал меня, - повторила она, закинув руки за голову и отвалившись на подушке. - Меня гонят нелюбовь и неуважение ко мне...
Он опешил, но и обрадовался. Этот аргумент не показался ему весомым.
-Чушь! Я всегда уважал тебя. Ну, старался...- Чентурионе ждал возражений, понимая, что лжёт, но их не последовало, Лучии было плевать на его ложь. Упитанный кабан уже засунул ногу в капкан, и дело капкана не слушать хрюканье кабана, но поймать его копыто. - Что до любви...- торопливо пробормотал он, радуясь, что она помалкивает, - если бы ты не корчила из себя плаксивую дурочку, а подпрыгивала на моем колу, как сегодня, то я бы тебя даже и любил...
Она посмотрела ему в глаза.
- Мой сын три дня назад перевернулся на животик. Ты устроил праздник. Твои друзья сидели там с женами. А меня, мать своего сына, ты не позвал...- Лучия горько улыбнулась. - Разве место мне, твоей девке, на празднике? Упаси Бог, подумают, что твой сын - сын шлюхи. А я хорошей крови. И ты уважаешь меня?
Феличиано поморщился. Ишь, ты, как разговорилась...
-Ну, ладно, я... был неправ. - Возразить ему было нечего, и он торопливо перевёл разговор, - но ты сама несёшь вздор. Упрекать меня в надменности! Стремление восторжествовать над женщиной - не стремление гордеца, а стремление мужчины. И если ты заставишь меня утратить его - тебе придётся иметь дело с ничтожеством. Гордец... Вздор всё. Но обещаю, если ты останешься с сыном, и твои ворота будут раскрываться передо мной, как сегодня, веселя мое сердце, я буду любить и уважать тебя. Слышишь? - он не хотел терять такой источник наслаждения. Главное было задурить ей вдруг проступившие мозги. Теперь он хотел, чтобы она осталась. В принципе, трат не неё никаких, а возможность так тешить себя ночами, как сегодня, была прельстительна. Зачем упускать красотку? Он не хотел признаться себе, но теперь она забавляла его. Он был азартен, любил игру, но играть с бабой ему было внове, это было радостно и потешно, увеселяло и пьянило.
На лице Лучии появилось выражение томной задумчивости.
-И с какого дня это начнётся? С какого дня ты будешь любить меня?
Феличиано удивился. Он не ждал, что она так быстро уступит.
- Прямо с завтрашнего.
-И кто нас повенчает? Епископ Раймондо?
Чентурионе оторопел и несколько секунд лежал с отвисшей челюстью.
-Что? Ты... Ты думаешь, я женюсь на...
-...отродье Реканелли? - в тон ему подхватила наглая девка, - да. Уважение и любовь начинаются с Божьего благословения. К тому же, если ты не хочешь, чтобы мать твоего сына была Лучия Реканелли, все, что ты можешь, это сделать ее донной Лучией Чентурионе. А я увижу в этом проявление твоей любви ко мне, и тогда... - Лучия вдруг игриво и ласково, хоть и с бесстыдным блеском в глазах, погладила его причинное место и нагло подмигнула ему, - я даже задумаюсь о том, не подарить ли тебе ещё парочку таких же милых малюток...- Он замер. - Но если ты предпочтешь, чтобы мои дети назывались выблядками, ты их не дождёшься, - злобно прошипела она.
Феличиано, смерив беспардонную девку долгим взглядом, лежал неподвижно. Жениться? Мысли в нём текли вяло. Что за бред? Это же проклятый род Реканелли. Однако сказанное ею, вначале шокировавшее его, в её изложении выглядело... приятно. Что делать, если под ним плодоносила только эта проклятая утроба? Нет, девица не отребье какое-нибудь, кровь хорошая, этого не отнять. И грудка персик, а уж попка...о-о-о... что там говорить, девка пьянила его. Роды ей пошли впрок. Уж если Ормани заметил, что она красотка, стало быть, это любой заметит. И, оказывается, умеет и ублажить, да ещё как... Она перестала служить немым упреком, и, оказывается, не теряла времени даром и кое-чему научилась. А главное ... дети... ещё сыновья... много... много детей. - Он даже зажмурился от этой предвкушаемой сладости. Перед его глазами промелькнула вдруг горделивая картина: он на троне, окруженный тремя сыновьями.
Ну, и что, что Реканелли? Ха, так ведь... ведь получится, - Чентурионе замер, оторопев от этой новой мысли, - получится, что Реканелли ... умножают и продолжают его род! Род Чентурионе!! Она - последняя из Реканелли, их имя умрет с ней, а рожать-то она будет Чентурионе! А что? Почему бы и нет? Раймондо это одобрит. Разве что Энрико может позубоскалить. Да, нет, он говорил, что Эммануэле нужна мать. Да, и это тоже кстати, у малыша будет мать...