Амадео перевёл взгляд на двух других девиц и застыл в изумлении. Одна - стройная белокурая красотка ему сразу кого-то напомнила, она опустила глаза, вновь вскинула их, и он понял, что это Бьянка Крочиато - настолько глаза девицы были похожи на глаза Энрико. Но на этом сходство брата и сестры кончалось - Бьянка была наделена той чарующей мужские сердца красотой, что говорит о строгой прямоте, искренности и верности. Редкий мужчина мог видеть подобное лицо без того, чтобы ощутить легкую слабость в ногах и сердечный трепет. Ощутил бы его и Амадео, ибо тоже был мужчиной, но тому помешала другая девица, приветливо поздоровавшаяся со всеми и обнявшая отца Раймондо. Она была одета в наискромнейшее чёрное платье, напоминавшее монашескую рясу, от которой его отличал только небольшой вырез со шнуровкой на груди. Волосы её были уложены в две огромные косы, обрамлявшие изящную головку, как корона. На лице, что было белее сметаны, под шедшими вразлёт темными соболиными бровями пламенели синие глаза, а линия тонкого носа мягко переходила через желобок в маленькие коралловые губки. В короне черных волос розовел цветок шиповника. Амадео ощутил, что у него пересохло в горле, и с трудом сглотнул, а отец Раймондо зашипел на девицу растревоженной змеёй, выговаривая ей за то, что забрала к себе и едва не затеряла его книги, и Амадео понял, что перед ним Делия ди Романо, сестра Раймондо. При этом Лангирано поймал и взгляд девушки на себе - внимательный, цепкий, пристальный и пристрастный. Он смутился и опустил глаза.
-Зря вы, отец Раймондо, её поносите, - отозвалась Чечилия, играя со светлыми локонами Энрико, - Стрега никогда ничего не теряет. Это я, раззява, то одно, то другое невесть где забуду, а она даже третьего дня мою перчатку нашла, что я неделю назад в садовой беседке уронила...
Делия нисколько не обиделась на то, что Чечилия обозвала её ведьмой, из чего мессир Амадео сделал вывод, что это прозвище для неё привычно. Она, спокойно обойдя ласкающуюся к Энрико Чечилию, приветствовала мессира Ормани, склонив коронованную головку в легком поклоне, похвалив недавний результат его охоты - великолепный кабан, просто Эриманфский Вепрь. 'Он повторил только один подвиг Геракла или намерен воспроизвести все двенадцать?', любезно вопросила она главного ловчего. Мессир Северино улыбнулся и заметил, что не хотел бы только чистить авгиевы конюшни, а поохотиться всегда не прочь. Потом девица напомнила графу Феличиано его обещание пригласить музыкантов в воскресение, и Чентурионе тут же выразил готовность сделать всё, что обещал.
Заручившись этим обещанием, девица присела у камина, вынула из рабочего мешочка недоплетенное кружево. Едва Делия присела в кресло, Бьянка Крочиато демонстративно отодвинулась от синьорины ди Романо. Было очевидно, что девицы в ссоре, но если Делия держалась спокойно, то Бьянка кипела. Сама же Делия, снова смущая Амадео, бросила на него новый взгляд, в котором проступили боль и горечь.
Граф Феличиано, ничего не замечая, нежно обнимал Челестино и целовал его руки и локоны, но тут мессир Амадео заметил, что игры Чечилии с Энрико совсем не безобидны для последнего: он ласково обнимал левой рукой девицу, но правая была упрятала в прорезь застежки его дублета, дыхание Рико то и дело спирало и он незаметно переводил его, стараясь скрыть волнение. Волновался и Северино Ормани, точнее, как показалось Амадео, он был взбешен, но силился скрыть гнев и волнение, хоть его беспокойство выражалось только в нервном жесте, которым он сжимал пояс.
Самому Лангирано показались странными и исступленная нежность Феличиано к брату, и то, что граф не замечал слишком вольного поведения сестры с другом, хоть и не мог не понимать, что должен чувствовать Рико, на коленях которого белкой прыгала Чечилия. Но тут он поймал молниеносный взгляд Северино на сидящих у камина девиц - исполненный бешенства и боли, и вспомнил, что Бьянка Крочиато при входе не сочла нужным поприветствовать мессира Ормани и даже не кивнула ему. Или Северино гневается на Делию? Последняя мысль почему-то расстроила мессира Амадео. Но нет, он же вежливо ответил ей...
Лангирано снова бросил взгляд на сестру епископа и снова удивился: на лице девицы было написано явное огорчение, почти нескрываемая печаль, Делия мрачно переводила взгляд с рукоделия на каминное пламя, и её красивая головка, похожая на цветок, горестно поникла. Лангирано подумал, что причина тому - ссора с подругой, но ведь девица вначале, казалось, была весела...
Амадео поднялся и проронил, что уже поздно.
- Что же, я пробуду здесь лето. Я надеюсь, что наша дружба поможет избежать ожидаемых опасностей. И если вы снабдите меня ключом от входа...
Он умолк, ибо Раймондо уже протягивал ему ключ и сообщил, что скоро непременно навестит его. Простился с ним и Ормани, на миг опустив глаза, а Рико Крочиато, прощаясь, тихо пробормотал, что скоро зайдет.
Мессир Лангирано кивнул.
Глава 6.
Встреча со старыми друзьями оставила у Амадео сложное впечатление. Он не заметил между ними вражды - привычные шуточки и подтрунивания Энрико, его пикировки с Северино, их препирательства с Феличиано были обычны. Излишне жесткий, лишенный гибкости Северино всегда проваливался, как в болото, в капризного, поминутно меняющегося Крочиато, излишне впечатлительный и тонко восприимчивый Феличиано равно тяготел к изменчивому Энрико и неподвижному Ормани. Монашествующий Раймондо привносил в их синклит дополнительную устойчивость и неотмирность. Амадео же всегда любил и понимал всех.
Но теперь судьба внесла в их дружную когорту нечто неожиданное и чреватое разложением. Сестра графа Чечилия, сестра Раймондо Делия и сестра Энрико Бьянка, как на зло, сформировались в красавиц, способных смутить покой любого мужчины. Любого...
При этом вертихвостка Чечилия, похоже, всерьёз взялась за Энрико. Но подлинно ли всерьёз? Он - всего-навсего сын богатого негоцианта из Флоренции, она же - даже не патрицианка, но титулованная аристократка. Он - на двенадцать лет старше и некрасив. Правда, в обаянии и уме ему никто не отказывает. Могла ли Чечилия влюбиться в него? Мог ли он полюбить её? Амадео никогда не делал о любви устойчивых умозаключений. Как можно пахать волну и строить на облаках? Он сотни раз сталкивался с причудливейшими метаморфозами любви. Чувства Энрико и Чечилии могли быть серьёзны - на это он поставил бы десять сольди. Ветреница Чечилия могла находить удовольствие в том, чтобы сводить с ума Крочиато - на это он поставил бы сто сольди. Какова возможность того, что Энрико на самом деле играет влюбленного и пытается влюбить в себя девицу? Один сольдо. Оба взаимно дразнят друг друга, просто шутят? Один сольдо.
Но непредсказуемость отношений этих двоих исходила в первую очередь из их личной прихотливости. Зато Северино был предсказуем - и в Чечилию влюбился бы едва ли. А между тем, выглядел он такой же больной овцой, как и Энрико. Белокурая Бьянка или черноволосая Стрега? Кто мог пленить его? Первая была безучастна и холодна к нему, вторая - прекрасно воспитана, мила и тактична - но также холодна, как и Бьянка. Но девицы, даже самые неопытные, в любви - превосходные стратеги и тактики. Кто учит горлицу вить гнездо? Кто учит девицу кокетничать? Даже премудрый Соломон не понимал пути корабля в море, пути орла в небе и пути девицы к мужскому сердцу... или, напротив, пути мужчины к девице?
Кокетничали девицы с Северино, набивая себе цену, или подлинно были к нему равнодушны? Ормани был благородным и честным, но болезненно застенчивым, всегда прятавшим стыдливость под маской высокомерия. Разглядев первые качества, можно было простить все остальное, но достаточно ли прозорливы юницы? И кого из двух девиц выбрал бы Северино? По манерам и внешности - Бьянку. По происхождению и роду - Делию.
Последняя показалась Лангирано особой необычной - в ней, совсем юной, не было ничего девичьего, но проступало нечто, что он обозначил бы как начало женское, правда, то была женственность не Юноны, но Гекаты - с таинством древних мистерий и загадками первозданной мудрости. Девица совсем не смущалась, была воспитана и весьма тактична, в чем Амадео не мог не увидеть проявление большого ума, ибо только умный понимает, что такое чужое самолюбие, уважает его и старается не задевать. Девица никого не задела. Но что тогда задело её саму? Ведь она была огорчена почти до слез.